Семь человек умерли в петербургском психоневрологическом интернате №10. Каждому из погибших было не больше 25 лет, каждый из них имел тяжелые множественные нарушения развития. Волонтеры, знакомые с работой ПНИ, рассказали корреспонденту Север.Реалии, почему смерти в этом интернате – не случайность, а закономерная история, истинные причины которой кроются в системных проблемах.
О смерти как минимум семи детей с тяжелыми заболеваниями в ПНИ №10 – огромном психоневрологическом интернате на более чем тысячу подопечных – первой сообщила руководитель Центра паллиативной помощи (Москва) и член попечительского совета благотворительной организации "Перспективы" (Петербург) Нюта Федермессер.
"Неделю назад я просила руководство Санкт-Петербурга обратить внимание на ситуацию в ПНИ №10, которым руководит Иван Александрович Верёвкин, и перечислила имена детей, умерших там за последнее время. Это Ира Кудрявцева, Ксюша Игнатьева, Таня Васильева, Миша Гринёв, Марина Кожемякова, Олег Лёвкин. Я сказала тогда, что есть ещё один мальчик – Алексей Дельвари, который, если ситуация не будет изменена, станет следующим в этом списке. Дельвари скончался в Александровской больнице 17 апреля" – это обращение Федермессер адресовала председателю Совета Федерации Валентине Матвиенко, уполномоченной по правам ребенка Марии Львовой-Беловой, руководителям министерств труда и здравоохранения, председателю комитета по соцполитике Петербурга Елене Фидриковой.
Все умершие в психоневрологическом интернате молодые люди – это подопечные с тяжелыми множественными нарушениями развития не старше 25 лет. После огласки в СМИ в ПНИ №10 появились сотрудники Следственного комитета, которые возбудили уголовное дело по статье о причинении смерти по неосторожности (ч. 3 ст. 109 УК РФ). Сотрудников интерната заподозрили в том, что они "ненадлежащим образом исполняли свои профессиональные обязанности по уходу за гражданами, страдающими психическими заболеваниями".
Петербургский волонтер Ирина (имя изменено по ее просьбе. – СР) еще до пандемии приезжала в ПНИ №10 и видела, в каких условиях там жили подопечные.
– В "десятке" люди умирали еще при нас, а волонтеров в этом ПНИ руководство не очень-то любило. Помню, как при нас туда не пустили даже представителя Уполномоченного по правам человека, это было еще до пандемии, тогда петербургским омбудсменом был Александр Шишлов, вот из его аппарата кого-то и не пустили. В связи со смертями, о которых рассказала Нюта Федермессер, надо говорить о системе в целом. Системе ПНИ люди не нужны. Да, там не хватает ресурсов, не хватает персонала. Но при этом ПНИ нужны, туда очередь. И получается, что если кто-то умер, то и очередь "продвинулась". Проблема этих смертей – проблема не конкретного работника ПНИ или руководителя, это проблема системы. Ну как можно нормально ухаживать за подопечными с тяжелой инвалидностью или за очень пожилыми людьми, когда на отделение в 80 человек две санитарки? И какая жизнь может быть, если человек, оказавшийся в ПНИ, фактически "законсервирован" там за забором, да еще лишен дееспособности и не может даже пожаловаться? Очередная смена руководителя и наказание кого-то одного систему не изменит. А проверки условные тоже ничего фактически не меняют. Система чрезвычайно закрытая, которая, конечно же, должна быть изменена, – рассказывает Ирина.
Леонид Цой, волонтер, психолог и социолог, имеющий опыт работы в НКО внутри ПНИ, тоже считает гибель людей в ПНИ закономерностью.
– В условиях чрезмерной закрытости и непроницаемости для общественного контроля любой персонал деградирует. Плюс коррупция. Персонал, в том числе младший, ворует еду из-за нищенских зарплат и просто по традиции. Про коррупцию в закупках, к сожалению, нет расследований, но имеются все основания полагать, что и без нее не обходится. Что касается наиболее уязвимых категорий – лежачих и/или больных с сильными речевыми затруднениями – они оказываются самыми частыми жертвами злоупотреблений, так как просто не могут пожаловаться. В принципе факт гибели является закономерным, особенно в условиях нарастающего масштабного кризиса. Такова логика фашизма – сначала инакомыслящие, затем наиболее уязвимые, которые в такой логике рассматриваются как обуза для системы, потом придет черед стариков, детей и женщин испытывать на себе лишения и репрессии. А на бумаге все будет очень красиво, – рассуждает Цой.
Еще одна проблема в работе ПНИ – это так называемое "межведомственное взаимодействие", когда подопечный взрослого ПНИ с тяжелой инвалидностью попадает в больницу, рассказывает руководитель по внешним связям благотворительной организации "Перспективы" Светлана Мамонова.
– Мы получаем из интерната, как правило, на следующий день после госпитализации официальный запрос о помощи: "Госпитализирован такой-то, просим организовать сопровождение". Каждый раз мы включаемся, иногда удается находить волонтеров, иногда – сотрудников, я сама даже приходила в больницу к нашим ребятам. Иногда мы находили платных сиделок. Использовали разные варианты, но, к сожалению, частота госпитализаций такова, что волонтеры и сотрудники благотворительных организаций могут быть, скорее, дополнением, но не полностью закрывать потребности в сопровождении в стационаре, особенно в первые дни экстренной госпитализации… Мы получали обратную связь от медиков: таких ослабленных маловесных ребят не умеют лечить во взрослых больницах, боятся их. Ведь, по сути, во взрослые отделения поступают дети: маловесные, малорослые, лежачие, хрупкие... Мы неоднократно говорили об этой проблеме на межведомственных встречах с комитетами по здравоохранению, социальной политике. Говорили, что необходима преемственность – если мы организовываем отделения интенсивного развивающего ухода для таких молодых людей во взрослых интернатах, или оставлять их в детских домах до 23 лет именно из-за их состояния, а не переводить в 18 лет во взрослый интернат, то почему бы до 23 лет таких ребят в детских больницах не лечить? – рассуждает Мамонова.
"Перспективы" даже пытались подписать с больницами договоры о сотрудничестве, но из-за ковида процесс остановился, хотя с некоторыми больницами все-таки удалось заключить такой договор. Но договориться с реанимациями и инфекционной больницей вообще невозможно. В инфекционную больницу им. Боткина, куда в предпоследний раз попадал один из умерших в ПНИ №10 Алексей Дельвари, сначала тоже отказывались пускать сопровождающего. Чтобы волонтеры смогли ухаживать за Алексеем, пришлось подключить чиновников федерального уровня из Москвы.
– Но, понимаете, проблема как раз в таком формальном, что ли, отношении к ребятам в интернате, – отмечает Светлана Мамонова. – По бумагам все красиво, у нас довольно милые переписки с интернатом, нас благодарят за сотрудничество, но по факту нет ощущения, что мы делаем общее дело.
Благотворительная организация "Перспективы" поддержала созданную в Петербурге совместно с Комитетом по соцполитике и руководством ПНИ концепцию отделений поддерживающего ухода после перевода повзрослевших воспитанников из детдома во взрослые интернаты. Такие отделения созданы в трех из десяти ПНИ города.
В том же 10-м ПНИ, где умерли семеро молодых людей, отделение с таким названием и увеличенным числом персонала уже открылось, говорят волонтеры. Но просуществовало недолго.
– Штатное расписание менялось, в результате в отделении осталось два человека, занятых уходом за 25 жителями с тяжелейшими нарушениями, – рассказывают в организации. – Разумеется, два человека не могут ни накормить беспомощных людей теплой пищей в удобном для них темпе, ни перемещать их с регулярностью, которая для них жизненно необходима. Прогулки и занятия вообще возможны, только когда приходят волонтеры. Получилось, что все остальное время молодые ребята с тяжелой инвалидностью проводили в своих кроватях, не имея ни жизненных впечатлений, ни человеческой поддержки. Мы прорывались к ребятам, просили, чтоб нас пустили к ним в комнаты, чтобы хотя бы немного помочь в уходе за ними. Полгода назад, после вмешательства Нюты Федермессер, нас все-таки пустили ПНИ №10. Но во многие ПНИ Санкт-Петербурга так и не пускают волонтеров, и такая практика по всей стране.
Уполномоченный по правам человека в Петербурге Светлана Агапитова только в 2022 году посещала ПНИ №10 несколько раз. Она также обратила внимание, что там есть отделения интенсивного развивающего ухода, которые были сделаны для снижения смертности среди подопечных интерната. Агапитова заявила, что будет ждать окончания следствия, и попросила предоставить ей данные о смертности в ПНИ №10.
Иван Веревкин, директор ПНИ №10, сообщил Север.Реалии, что готов ответить на любые вопросы, но только после окончания работы Следственного комитета.
Ситуация, когда во взрослых психоневрологических интернатах умирают подопечные в достаточно молодом возрасте, не нова ни для Петербурга, ни для России в целом. Центр "Антон тут рядом" в 2019 году подсчитал, что в интернатах по всей России находится от 160 до 220 тысяч человек. 20% из них – это молодые люди от 18 до 35 лет. Каждый год в самостоятельную жизнь выходит только 0,01% подопечных, к родственникам возвращается 1%, умирают – 6%.
– Неудивительно, что за короткое время в этом интернате умерло семеро ребят. Наши подопечные из этого интерната чаще необходимого попадали в больницы Петербурга. Их госпитализировали при любых признаках недомогания, поскольку для ПНИ главное, чтобы человек умер не в интернате, – заявляют волонтеры "Перспектив".
Систему ПНИ нужно менять, о чем уже несколько десятков лет говорят и волонтеры, и представители некоммерческих организаций. Но вместо разукрупнения интернатов государство планирует строительство новых ПНИ.
