Комитет Госдумы по защите семьи обратился в российское правительство с призывом бороться с "деструктивной" детской литературой. Председатель комитета Нина Останина заявила в обращении к вице-премьеру Дмитрию Чернышенко, что 2/3 детских книг формируют у детей "негативные установки": отказ от службы в армии, "безразличие к будущему", изменение традиционных социальных ролей и снижение идеалов.
Письмо Останиной опирается на исследование совета по детской литературе при Союзе писателей, в котором проанализированы 930 детских произведений, изданных в России. Корреспондент "Окна" поговорил с писателями и сотрудниками издательств, чтобы узнать, насколько обоснованными являются опасения депутатов Госдумы.
Текст: "Окно"
Больше всего депутатов возмутила книга "Солдатик" итальянки Кристины Беллемо, главный герой которой отказался от войны ради мирной жизни: по мнению парламентариев, такой пример "никогда не воспитает в наших детях героев". Но на самом деле никакой войны в книге нет – это просто аллегория для ситуации жесткого соперничества, в которую поставлены современные дети, им все время приходится бороться за первенство, за лидерство, за успех, а герой книги не создан для этого.
Он назван "солдатиком" просто потому, что вынужден постоянно с кем-то бороться, что вокруг него – враждебное окружение. В блоге издательского дома "Поляндрия" читаем: "Посмотрите на цвета в начале книги. Это все красные краски – агрессивные, беспощадные, настраивающие… только на победу. Среди них в синем наш герой – маленький солдат – такой же, как другие, но немного другой. Юное войско движется вперед не само по себе. Вокруг на баррикадах из бытовых предметов – тумбочек, столов и торшеров – за ними с интересом наблюдают младшие братья и сестры … родители, педагоги и рекруты, высматривающие будущих звезд для своих команд".
Вот и вся "война", от которой маленький "солдатик" действительно отказывается, очутившись в спокойном доме, где все относятся к нему по-дружески, а жизнь не превращается в постоянную борьбу. Но депутаты, вряд ли прочитавшие саму книжку, сочли это вредной идеологией, оправдывающей дезертирство.
Таких курьезов в жизни детских издательств много, говорит сотрудница одного из них Ирина. По ее словам, сейчас на детские книжки поступает много жалоб от бдительных граждан.
– И эти жалобы рассматривает прокуратура! Общественность всегда немножко сумасшедшая, она и раньше жаловалась на всякую ерунду. Вот, например, мультфильм "Как Волк Теленочку мамой был" – про то, как волк нашёл теленочка, пожалел, не сожрал и вырастил его в огромного быка. А этот бык стал волка защищать. В книжке на обложке избушка, в окошке теленочек маленький, и волк на него смотрит с обожанием – такой лысоватый, смешной. Книжка прекрасно всегда продавалась. И вдруг оказалось, что это совращение малолетнего! – удивляется Ирина.
Эта история напоминает другую – о том, как крамолу нашли в книжке Григория Остера "Вредные советы", которая переиздается уже много лет. Претензии были, в основном, к рисункам известного петербургского карикатуриста Николая Воронцова: прокуратура заключила, что в книге "изображены описания жестокости, физического и психологического насилия, антиобщественные действия, вызывающие у детей страх, ужас или панику… в виде изображения, унижающего человеческое достоинство".
Ирина тоже помнит этот случай.
– Там усмотрели на одном рисунке бабушку с пулемётом, на другом – кто-то курит, на третьем кто-то попу показывает. И все это нашим детям никак нельзя. Хотя они настолько смешные, эти картинки. И дети – они же не ханжи.
Филолог, писатель, приглашённый профессор Принстонского университета Олег Лекманов полагает, что сейчас у власти просто руки дошли до детской литературы. А детские книги чиновников волнуют потому, что они влияют на тех, чьими руками через короткое время будет твориться история.
– Депутаты указали, что в детских книгах есть некоторые деструктивные пункты, например, что мальчиков не учат быть героями, а девочек не учат, что нужно рожать детей и обустраивать семью. Мне кажется, что этот пункт, может быть, самый важный для депутатов, потому что мечта путинского государства – это воспитывать из мальчиков будущих солдат, которые будут умирать за Путина и его присных, а девочек воспитывать, как "мясные механизмы", по сорокинской формуле, которые будут рожать солдат. И если им кажется, что кто-то мешает вбивать в голову детей это представление о будущем, то они пытаются этому препятствовать, – говорит Лекманов. – Иногда кто-то искренне хочет стать солдатом, и матерью вообще-то быть прекрасно, но самое ужасное во всех этих пунктах, что попирается главная ценность, которая имеется у человека, – свобода. И что ему не оставляют выбора, и что не готовы мириться с его недостатками и особенностями. Мы знаем, что обычных людей сейчас отправляют в тюрьму на большие сроки за лайк и за высказывание, а писатель не имеет права о чем-то писать, и это ужасно, это цензура, лишение свободы.
Единственное, что отчасти утешает Лекманова, – это всегдашний российский зазор между тем, что предписывается, и тем, что в реальности происходит. Он считает, что в России все еще остаются прекрасные детские писатели и издательства, и что все они будут пытаться обходить новые предписания, которые, тем не менее, скажутся на книгах, потому что "свобода, веселье, озорство, игра – это главное качество детских книг". Хорошему писателю будет труднее писать, а его произведения будут доходить до читателя с большим трудом.
Кое-что в претензиях к детским книгам напоминает Олегу Лекманову нацистскую Германию – например, когда "произносятся одни слова, а на самом деле подразумевается, что люди с ограниченными возможностями – неполноценные, и про них писать не нужно".
– Только в нацистской Германии это выглядело гораздо более откровенно, сейчас эпоха сменилась, они все еще играют в какую-то политкорректность, хотя уже минимально. Кстати, последний из их "деструктивных пунктов", которые впечатляют, направлен против гомосексуальности – там, где порицаются мужчины и женщины, выступающие в нетрадиционных ролях, – говорит он. – Но и тут у человека должен быть выбор. Да, на Западе нередко начинают навязывать что-то другое, но здесь это как минимум не приобретает характер уголовного преследования. Мне кажется, что дети и семья – это прекрасный путь, но он не может быть единственным. Это один из путей, по которому, если захочет, может пойти женщина – или не пойти, делать карьеру. Или комбинировать эти два пути.
Если цензуру в детскую литературу все же введут, это неминуемо повлияет на самих детей, как это уже было в Советском Союзе, считает Лекманов. Он надеется, что и сейчас семья будет ставить заслоны государственной пропаганде, и сами издательства будут пытаться цензуру обойти, хотя новые правила затруднят путь хорошей детской книжке.
– Те, кто захочет открыто говорить о ценности человеческой жизни, вынуждены будут говорить с помощью эзопова языка или что-то умалчивать. Но я думаю, что нормальных людей все равно много, и такая авторитаристская идеология не победит в сознании многих и многих детей. Просто будет гораздо труднее от нее спасаться и ей противостоять. А что касается тех людей, которые поддадутся, ну, они бы и так поддались, мне кажется, и безо всякого особенного закона, – замечает он. – После того, как я стал иноагентом, у составленной мною антологии лучших детских стихов появились трудности при продаже. Потому что в законе про иноагентов есть пункт, что я не имею права влиять на детей. Так что никакой пользы от этих людоедских правил, конечно, не будет.
Этого же опасается и Ирина.
– Известный детский поэт Андрей Усачёв вступился за радугу: написал целый труд о том, что нельзя ее вот так взять и отдать на растерзание политикам, – говорит она. – Недавно вышла книжка американской писательницы начала прошлого века Элинор Портер, про девочку Поллианну, которая приносила радость всем. В книжке есть эпизод, где она играет с зайчиками от люстры, которые прыгают маленькими радугами по всей комнате, и на обложке Поллианна стоит на радуге, с распростертыми объятиями, вокруг птички летают. Все предупреждали, что этого нельзя, но вроде пока обошлось.
А вот Обломову, по словам Ирины, повезло меньше.
– На иллюстрации художника Юрия Иванова он изображен очаровательным молодым человеком с трубкой. Оказалось, он не должен даже в руках держать что-то относящееся к курению. Пришлось трубку заменить на трость. Ну в какое время мы живем, а?
К требованию издавать больше книг о Великой Отечественной войне Ирина относится спокойнее: она считает, что советская литература в этом сегменте в целом хорошая. Гораздо хуже, с ее точки зрения, письма читателей, которые начинают видеть в прекрасных текстах невесть что.
– Нам пишут: вот у вас в книжке богатыри друг друга поубивали, лежат убитые, у меня ребенок не спал, у него нервное расстройство, и я требую денежной компенсации.
– У Пушкина?
– У нас. Что, например, мы возраст для чтения неправильно указали – якобы эту сказку надо более старшим детям читать. Иногда жалуются с помощью юристов. И на эти жалобы надо отвечать. Вообще-то дети должны расстраиваться и плакать над книгами. Я помню, когда у меня сын учился в школе, однажды я смотрю, все дети заплаканные выходят с урока литературы. Я спрашиваю, что случилось, учительница говорит: читали на уроке "Му-му" – ничего, пусть поплачут, такие слезы для души полезны.
– То есть детей нельзя пугать и расстраивать. А как же традиции? Ведь все сказки – это страх, ужас, переживания.
– А что им традиция? Им главное – сегодня себя показать, какие они хорошие. Они, наверное, получают за это деньги.
Петербургский литературовед, писатель Николай Крыщук считает, что подобные претензии к книгам обычно исходят от людей охранительского сознания.
– Они, например, считают, что нельзя употреблять вульгарную лексику – так мы якобы прививаем детям вкус к такому языку. Это неправда. Ведь если в книжке герои заговорят каким-то несуществующем языком, то первые выводы, которые дети сделают: взрослые нам всё врут. Потому что мы так не разговариваем, уж мы-то знаем. Значит, дело не в языке, не в отношении к тому или иному предмету, институту, а в отношении к миру, к людям, тебя окружающим, – говорит Крыщук.
А патриотизм, по его мнению, заключается в том, что "ты здесь родился, здесь твой язык, твои друзья, твой дом, твое окно", любой человек любит какое-то место, страну, среду, "непатриотов вообще не существует на свете". Но патриотизм меньше всего проявляется на площадях и в патриотических криках, а больше всего – в отношении к людям, живущим рядом.
Старая советская установка, что с героев книг обязательно надо брать пример, никогда не работала, считает Крыщук, и сейчас не работает еще больше, из-за обилия самой разной информации.
– Об этом уже много сказано и написано: не героев надо воспитывать, а людей. Герой – довольно абстрактное понятие, и, как мы знаем, положительные героические типы никогда не удавались искусству, удавались живые люди со всеми их недостатками. Помню, например, как пытались запретить спектакль "Коллеги" Корогодского, где герои сидят с ногами на скамейке и курят. Потому что ни курить нельзя, ни с ногами забираться на скамейку. Это из тех самых смешных охранительских суждений – но в действительности на читателя или зрителя действуют произведения в целом, а не отдельный дурной поведенческий пример.
Герой сам по себе своим поведением вызывает то или иное отношение к себе.
– Какого подросткового героя мы ни возьмем, у него всегда конфликт с родителями, – говорит Крыщук. – Что же, мы призываем конфликтовать с родителями? Да нет, мы просто отражаем реальную ситуацию, если пишем честную книжку. Если же герои детских книг будут действовать по охранительским правилам в мире без конфликтов, то дети просто отвернутся от такой литературы: они сразу чувствуют, откровенно с ними говорят или нет. И если говорить откровенно, тогда без конфликтов нельзя, правда? А если все изображать по "правилам", то получится неправда, и вы просто отвратите читателя и все потеряете. В литературе, в искусстве главное – это чувство правды.
Петербургский поэт и прозаик Сергей Махотин, автор многих детских книг, лауреат Литературной премии имени Маршака, говорит, что цензура детской литературы – не новость, и такие вещи характерны для самых темных времен российской истории. Можно хотя бы вспомнить, как на Корнея Чуковского набросилась Надежда Крупская.
В 1920-е и 30-е годы Корней Чуковский подвергался настоящей травле, а его сказки запрещались. В "Мухе-Цокотухе" цензорам не нравилось слово "именины", склонность к "кулацким накоплениям", а в отношениях принца-комарика и принцессы-мухи был усмотрен "неприличный" флирт. В знаменитой сказке "Крокодил" цензоров не устроили слова "Петроград", "городовой", буржуазная девочка Ляля и страдающие в застенках звери. "Что вся эта чепуха обозначает? Какой политический смысл она имеет?... Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, – это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка… Я думаю, "Крокодил" ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть", – писала Надежда Крупская. После ее статьи началась настоящая травля Чуковского, которому пришлось писать публичное покаянное письмо с обещанием написать сказку про "детскую колхозию". Но вместо этого он вовсе перестал писать для детей, а его сказки не издавались 22 года. Крупская запретила также лубочные сказки и многие другие произведения, как для детей, так и для взрослых. "Неправильные" книги изымались из библиотек, чистки проходили в 1923, 1926, 1930 году.
Сергей Махотин вспоминает цензуру позднего советского времени, например, стихов Олега Григорьева – того самого, у которого "Прохоров Сазон / Воробьев кормил, Бросил им батон – / Десять штук убил".
– Я даже помню, как приезжал от Союза писателей Анатолий Алексин и поносил его последними словами с пеной у рта. "Ну, как тебе на ветке? – / Спросила птица в клетке. / – На ветке, как и в клетке, / Только прутья редки". Эти стихи очень раздражали – власть безошибочно чувствует себя в них, как в зеркале.
Сергей Махотин помнит, как у Михаила Яснова появилось стихотворение "Я помогаю на кухне":
– Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку,
Шагом… марш!
– Стой! Кто идёт?
– Фарш!
– Эти стихи, – говорит Махотин, – оказались совершенно запретными, поскольку наши войска только что вошли в Афганистан. Их вычеркивали отовсюду именно по этой причине. По детской литературе можно безошибочно судить о состоянии общества. Если бы наши чиновники читали детские книжки, они бы были гораздо умнее. А вообще, у них совершенно отсутствует чувство юмора и вкус. И они пытаются бежать впереди паровоза.
А российскую детскую литературу Сергей Махотин считает очень хорошей.
– Я помню, в 90-е годы книжки почти не издавались. И вот, мы с Мишей Ясновым выступаем в какой-то библиотеке, к нам подходят мамы и показывают тетрадочки, где переписаны от руки наши стихи. И дети нарисовали к ним картинки. Мамы говорят: нам стихи очень нравятся, но мы не можем нигде их купить. Вот таким образом эти родители выходили из положения. А потом возникло издательство "Самокат" и стало печатать книги, в основном для подростков, – те, которые завоевывали премии в разных странах, были включены в круг детского чтения.
Переводная скандинавская литература поднимала проблемы, о которых раньше не принято было писать в России: про первые сексуальные опыты, нетрадиционные отношения, и подростковая проза стала очень популярна.
– Даже директор издательства "Время" Борис Пастернак как-то признавался, что кассу ему делает исключительно детская литература, – говорит Махотин. – И действительно, сейчас только детские книжки покупаются в основном, у нас произошел настоящий расцвет прозы для подростков. Это исследование собственной личности, это троллинг, травля в школе, все, что детей волнует. Правда, мне в последнее время не хватает героя, который совершает поступок. Очень мало произведений, где есть нравственный выбор – молодые авторы боятся своих героев, уводят их в средние века, на другую планету, в вымышленный мир, где они и проявляют свои лучшие качества. А нет, чтобы это все сделать в нашем мире.
Правила, которые охранители стремятся навязать детской литературе, ей все же не помешают, надеется Махотин.
– Это все равно что запретить язык. Детских авторов очень много, они в основном молодые, очень точно чувствуют лексику современных детей и вообще хорошо чувствуют себя в их шкуре.
Ранее в Госдуме уже одобрили ограничение доступа к книгам иноагентов в библиотеках. Издательствам приходится маркировать книги, из-за чего они входят в дополнительные расходы. Есть опасения, что если придется изъять из продажи произведения, которые уже были опубликованы, это может привести к значительным убыткам.
