12 мая – 100 лет со дня рождения Александра Есенина-Вольпина, сына поэта Сергея Есенина и поэтессы и переводчицы Надежды Вольпин. Он был ученым-математиком, философом, поэтом, основоположником правозащитного движения в советской России, автором знаменитого лозунга диссидентов "Уважайте вашу Конституцию!".
"Прежде всего, важно быть честным. Это значит: не врать и не становиться предателем. Иногда это требует мужества, которое надо иметь. Остальное – приложится", – говорится в "Свободном философском трактате" Есенина-Вольпина, написанном летом 1959 года и опубликованном в Нью-Йорке в 1961 году.
По воспоминаниям жены Есенина-Вольпина, он рассказывал ей, что решение не врать ни при каких обстоятельствах принял в 16 лет и следовал ему всю жизнь, ни на шаг не отступая. Много лет спустя другой знаменитый диссидент Владимир Буковский сказал, что болезнь, от которой Есенина-Вольпина "лечили" в психушках, называется "патологическая правдивость".
Александр Сергеевич Есенин-Вольпин родился 12 мая 1924 года в Ленинграде. Его отцу Сергею Есенину оставалось жить около полутора лет. Отец и мать Александра не были женаты, но принадлежали к одному литературному кругу. По воспоминаниям его матери Надежды Вольпин, в конце 1923 года она решила переехать в Ленинград (тогда еще Петербург) – подальше от пьяных компаний и скандалов, которыми был окружен Есенин. Сына своего поэт никогда не увидел.
В 1946 году Александр закончил с отличием мехмат МГУ, поступил в аспирантуру, в 1949-м защитил кандидатскую диссертацию по математической логике. Работать уехал в украинский город Черновцы.
21 июля 1949 года был арестован за чтение в узком кругу "антисоветских" стихов собственного сочинения и отправлен на принудительное лечение в Ленинградскую спецпсихбольницу, через год получил пять лет ссылки в Карагандинскую область как "социально опасный элемент", амнистирован в 1953 году после смерти Сталина.
Одно из стихотворений, за которые Есенин-Вольпин был арестован (1946), – "Никогда я не брал сохи"
Никогда я не брал сохи,
Не касался труда ручного.
Я читаю одни стихи,
Только их – ничего другого...
Но, поскольку вожди хотят
Чтоб слова их всегда звучали,
Каждый слесарь, каждый солдат
Обучает меня морали:
"В нашем обществе все равны
И свободны – так учит Сталин.
В нашем обществе все верны
Коммунизму – так учит Сталин".
...И, когда "мечту всех времен",
Не нуждающуюся в защите,
Мне суют как святой закон,
Да еще говорят: любите,
То, хотя для меня тюрьма
Это – гибель, не просто кара,
Я кричу: "Не хочу дерьма!"
Словно я не боюсь удара,
Словно право дразнить людей
Для меня как искусство свято,
Словно ругань моя умней
Простоватых речей солдата...
...Что ж поделаешь, раз весна –
Неизбежное время года,
И одна только цель ясна,
Неразумная цель: свобода!
В 1959 году Есенина-Вольпина снова поместили в психиатрическую больницу – за переданные за границу стихи и философский трактат. В промежутке между двумя отсидками он успел стать известным ученым в области математической логики.
В своих научных изысканиях Есенин-Вольпин подвергал сомнению все, что считается аксиомами, общепринятыми понятиями, включая понятия Бога и бесконечности, и делал упор на строгом следовании законам формальной логики. В 1960-е годы он перенес этот подход и на правовую сферу, предложив добиваться соблюдения прав человека путем строгого соблюдения советских законов и требовать того же от властей.
Есенин-Вольпин первым высказал идею, легшую в основу советского правозащитного движения. 5 декабря 1965 года он организовал в Москве на Пушкинской площади первую в послевоенное время акцию протеста – "Митинг гласности". В нем участвовало около 200 человек, требовавших гласного суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. В руках у них были плакаты: "Уважайте советскую Конституцию".
– Алик был очень общительным, вхожим во многие интеллигентские компании. И всюду он проповедовал свою идею: право – ключ к разрешению любых общественных коллизий. Но не то чтобы этот концерт пользовался бурным успехом, но Алика любили все, он был чудный, обаятельный, очаровательный человек. И стихи его любили, но в целом посмеивались: да, хороший человек, умник, но идея у него завиральная.. – говорит правозащитник, сотрудник "Мемориала" с 1990 года, историк советского правозащитного движения Александр Даниэль, сын советских диссидентов Юлия Даниэля и Ларисы Богораз.
Особенно запомнился Александру Даниэлю один из разговоров с Есениным-Вольпиным.
– Я спросил у него: Алик, ты правда хочешь, чтобы большевики соблюдали собственные законы? Он говорит: правда. И это единственное, чего от них надо требовать. Я говорю: слушай, если они начнут соблюдать законы, то они же перестанут быть большевиками! Он посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал: конечно, только никому не говори – они-то этого не знают!
На "Митинге гласности" раздавали листовки с "Гражданским обращением" Есенина-Вольпина, где говорилось, что "при закрытых дверях могут твориться любое беззакония, что нарушение закона о гласности… является нарушением закона само по себе" и что вряд ли творчество писателей может составлять государственную тайну. Он предлагал считать "митинг гласности" средством борьбы с судебным произволом, многим уже стоившим жизни и свободы.
Чтобы созвать людей, Есенин-Вольпин сочинил специальное воззвание.
– У нас в архиве 8 или 10 его вариантов, – вспоминает Александр Даниэль. – Первая листовка была страниц на 40, целый трактат, с приведением математических доказательств. Наконец, возник текст "Гражданское обращение", который позже опубликовал Александр Гинзбург в своей "Белой книге", посвященной делу Синявского и Даниэля. Там была фраза – невероятно, чтобы литературное творчество могло составлять государственное преступление.
– Но правильный вариант – не преступление, а государственную тайну.
– В том-то и дело. Он имел в виду простую вещь: что нет законного основания закрывать процесс. Машинистки ошиблись, у них в голове было другое: литература не может быть подсудной. Они апеллировали к правам человека, а Алик – к позитивному праву, к законам. Но правозащитное движение, начавшееся с этого события 5 декабря 1965 года, поднимало на щит права человека. И он потом много раз говорил, что его не поняли.
Александр Даниэль считает, что на самом деле Есенина-Вольпина все-таки отчасти поняли и на практике его уроки сыграли огромную роль.
– Текст о том, как вести себя на допросе, был одним из самых популярных в 1960-е годы. Для людей, оказавшихся в конфронтации с властью, это была настольная книга.
Из "Памятки для тех, кому предстоят допросы".
Вот несколько советов на тот случай, когда свидетель не желает давать показания и делает это только в силу своей обязанности, рискуя своими ответами причинить ущерб правовым интересам других лиц:
а) Явившись на допрос, не начинать давать показания до тех пор, пока следователь не скажет, по какому делу свидетель вызван…
б) Не называть никаких фамилий и не давать никаких сведений о лицах, фамилии которых следователь не произнес.
в) Не писать и не подписывать ответов и других показаний, в которых встречаются фамилии и другие сведения о лицах, фамилии которых еще не встречались в вопросах, написанных следователем….
г) Отметать, по возможности, все вопросы о лицах, в отношении которых дело… не возбуждено...
д) Помнить о том, что любое, даже невинное, упоминание чьих–либо фамилий … может оказаться достаточным для вызова… на допрос. … Иногда такие упоминания фамилий приводят к обыскам, а вы не можете знать, что при них будет найдено.
В декабре 1962 года на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства секретарь СК КПСС по идеологии Ильичев назвал Вольпина "идейным отщепенцем и ядовитым грибом". А в январе 1963-го в "Огоньке" появилась статья о нем некого Шатуновского: "Из биографии подлеца". И тут случилось невиданное: Вольпин подал на автора в суд. По словам Даниэля, это наделало необыкновенный шум в московской гуманитарной среде.
– Все судебные инстанции так обалдели, что иск приняли, – вспоминает он. – Потом, естественно, суд отклонил его при рассмотрении. Но на судебное заседание сбежалось пол-Москвы – это была неслыханная история.
В феврале 1968 года Есенина-Вольпина снова поместили в спецпсихбольницу. Известные математики подписали в его защиту "Письмо 99". Находясь в заключении, он перевел на русский язык работу П. Дж. Коэна по теории множеств и написал к ней предисловие. Освободившись в 1970 году, он вступил в Комитет прав человека в СССР, сотрудничал с правозащитниками, в том числе с Андреем Сахаровым. В 1972 году был вынужден уехать из страны, жил в Бостоне, работал сначала в университете Буффало, затем профессором Бостонского университета. Умер в 2016 году на 92-м году жизни.
Философ, филолог, культуролог, литературовед, лингвист, эссеист Михаил Эпштейн, заслуженный профессор теории культуры и русской литературы университета Эмори (Атланта, США), говорит, что Александр Есенин-Вольпин был радикальный скептик, мысливший в традициях Дэвида Юма.
– Главное свое философское произведение, "Свободный философский трактат" (примерно 30 страниц), он написал 1 июля 1959 года, за один день до того, как уезжал его знакомый иностранец, который взялся вывезти трактат за границу. Это, можно сказать, первый самостоятельный философский трактат с 1930-х годов, когда обэриуты Друскин и Липавский писали такие трактаты. Кстати, поэзия Есенина-Вольпина близка к обэриутам, я бы не стал приуменьшать ее значение. Он писал стихи с 17 лет, все 1940-е годы – искренние, иронические, гротескные. Можно считать его поздним обэриутом или ранним концептуалистом. Это не великий поэт, но совершенно неожиданный и "прорывный" для своего времени.
– А чем замечательна его философия?
– Для него общие понятия – прекрасное, доброе, вечное – не имеют соответствия с реальностью. В этом смысле он номиналист, и все философские системы для него подлежат деструкции, поскольку они основаны на какой-то предпосылке, аксиоме, ведущей к единому принципу, из которого выводится все разнообразие бытия, а вывести его нельзя, потому что бытие слишком разнообразно. Включая категорию "я", которой мы обычно оперируем. Во мне целая цепочка переживаний, которые не связаны друг с другом. Поэтому нет причин бояться смерти: человек, который умрет в каком-то непостижимом будущем, не имеет ничего общего с собой, потому что эго стирается каждую минуту. У нас есть разные состояния, переживания, разные нейронные цепочки и импульсы в мозгу, и единство "я" – это иллюзия. В этом плане Есенин-Вольпин – предшественник недавно скончавшегося выдающегося американского философа Дэниела Деннета (1942–2024), который тоже был радикальным скептиком и атеистом и отрицал единство эго.
По словам Эпштейна, поскольку Есенин-Вольпин был сторонником радикального плюрализма, разбивающего даже понятие "я", то вместе с этим разбивалось многое – например, представление о наказании грешников в аду или блаженстве в раю, ведь туда не может попасть та же самая личность, которая грешила или преуспевала в добродетелях. Философ замечает, что такой радикальный скептицизм никуда не ведет, никакой системы на нем построить нельзя и никакого продолжения даже у самого Есенина-Вольпина его трактат не имел. Зато он имеет отношение к его правозащитной деятельности и к его критике марксизма.
– Он считал, что претензия марксизма на материалистическое объяснение мира ни на чем не основана. Вот бесконечное разнообразие мировых явлений, вот дерево с листиком, вот ножницы, вот книга, почему же в основе всего лежит материя, которой как таковой никто никогда не видел? Материализм – это чисто интеллектуальное построение. Хотя все явления сводятся к их материальности, это само сведение немыслимо без помощи интеллекта. Это противоречие отражается во всей советской цивилизации, где, вопреки теории Маркса о первичности базиса над надстройкой, экономическое развитие на самом деле определяется идеологическими конструкциями, надстройка управляет базисом. Такая вот деконструкция не только марксизма, но и всего советского уклада жизни, поскольку в реальности, несмотря на провозглашенный материализм, Советский Союз был чисто идеократическим государством, где идеология определяла все. Из этих игр с теорией познания возникает критика советского режима, – объясняет Эпштейн.
Из "Свободного философского трактата" Александра Есенина-Вольпина
"Что сказать об анархии? Она – мой политический идеал. А попытка политического воплощения была бы в наше время возмутительной грубостью, разбоем, демагогией и, вероятно, закончилась бы узурпацией. Что ж, роль идеалов не в том, чтобы осуществляться. Хорошо, если прекрасные, недостижимые идеалы влияют на нравы".
"Ни государство, ни культура не должны иметь власти над убеждениями отдельных лиц!"
"В России нет свободы печати – но кто скажет, что в ней нет и свободы мысли?"
По мнению Эпштейна, у Есенина-Вольпина была своя теория права: он считал, что это не сфера объективных законов, а область взаимоотношения субъектов. И что в советском праве можно найти правила, которые работают в пользу индивидуальных субъектов этого права, отсюда его основной тезис и требование к властям: "Уважайте вашу конституцию".
– Его взгляды отличались от взглядов большинства правозащитников того времени, которые считали, что в СССР вообще нет никакого права, и цепляться не за что. Он считал, что нужно цепляться. В России же всегда полный раскол между фасадом и реальностью. Об этом ещё маркиз де Кюстин писал. Вот Вольпин и говорил – пусть ваша реальность соответствует вашему фасаду. У вас на фасаде написано: право, государство, выборы, голосование. Вот и будьте добры соответствовать своим законам и лозунгам. То есть он предлагал использовать демагогию против демагогии.
– А если вернуться к философии, вернее, уже к математике, то ведь он отрицал еще и бесконечность чисел.
– Это называется ультрафинитизм. Ультрафинитисты отрицают не только актуальную, но и потенциальную бесконечность. У Георга Кантора, основателя теории множеств, она сочеталась с религиозной верой, поскольку он считал, что у Творца есть актуальная бесконечность, та, которая постижима здесь и сейчас. С ней мы и вступаем в диалог. А для Есенина-Вольпина не было никакой бесконечности – только те числа, которыми мы конкретно оперируем. Вот два яблока, пять яблок, но бесконечного множества яблок не существует. Это близко номинализму, где общие идеи существуют только в словах, но не имеют самостоятельной реальности.
Из этого следует, что совсем необязательно, чтобы идеи стремились к воплощению в реальности, поясняет Эпштейн.
– Мысль состоит в поиске истины; жизнь – в поиске выгоды. Эти два идеала представляют противоположные сферы – и необязательно превращать их в одну. Даже если допустить, что коммунизм есть идеал, не надо его реализовывать: это приведет к насилию над реальными людьми. Плюрализм Вольпина придает свободу разным сферам, человеческим способностям, существующим на своем пределе, в совокупности разных миров, как в бесконечно расширяющейся вселенной. В современных понятиях можно было бы охарактеризовать философскую и политическую позицию Есенина-Вольпина как либертарианство с примесью анархизма, – говорит он. – Если в стихах Есенин-Вольпин обэриут, то есть предшественник концептуализма, то концептуализм – это путь от реализма к номинализму в философских терминах. Для Д. Пригова и Л. Рубинштейна все лозунги, идеи существуют только как словесные высказывания. Метод их отрыва от содержимого демонстрирует их пустоту. Это своего рода буддийская манера очищать знаки от означаемого и демонстрировать, что за ними ничего нет. Есенин-Вольпин последователен – и как ранний концептуалист, протопостмодернист, и как логик и математик-ультрафинист, и как философ, отрицающий метафизику всяких систем, и как антирелигиозный мыслитель.
Елена Глазов, филолог, преподаватель университета Эмори, знала лично Александра Есенина-Вольпина.
– Когда мы были в Бостоне, это 1972–73-й год, мне было 18 лет, я убирала у него квартиру за 15 долларов, мы с ним очень дружили. Он мне не разрешал убивать клопов, защищал права тараканов, потому что логически сначала надо было убить всех коммунистов, – вспоминает она.
Отец Елены, филолог, лингвист, востоковед Юрий Глазов знал Есенина-Вольпина с 5 января 1965 года, с "Митинга гласности", и потом общался с ним в эмиграции.
Из воспоминаний Юрия Глазова:
"Среднего роста, лысеющий, с нежным лицом и дивными светлыми глазами, Алик как будто был чужд всего героического. Этот человек робел, переходя улицу. Он не мог убить муху или таракана. И вместе с тем я не встречал в своей жизни более бесстрашного человека. Ни при каких условиях Алик не был способен солгать. Если у него и был Бог, то это правда, полное неприятие лжи… Никак не мог он смириться с тем, что невинных людей сажают в темницу. …Тихий, не привлекающий особого внимания, он никогда не упускал возможности сказать правду и защитить невиновного. Любимым его героем был не кто иной, как Алексей Кириллов из "Бесов" Достоевского, – впрочем, нельзя было понять, всерьез он это говорил или шутил. С религиозными людьми у него происходили жестокие споры… но ничто не могло его остановить в защите тех же религиозных людей, если их отправляли в тюрьму или в лагерь".
Юрий Глазов был не только ученым, но и правозащитником, он участвовал в коллективных выступлениях в поддержку осужденных диссидентов, подписал "письмо 12", отправленное в Будапешт на международное Совещание представителей коммунистических и рабочих партий о нарушении гражданских прав и свобод в СССР. По словам его дочери Елены Глазов, из-за этого отец и ее мачеха Марина все потеряли, были уволены с работы и переместились из академического мира в диссидентский.
Глазов больше всего общался с Есениным-Вольпиным в период с 1968 по 1972 год – со времени изгнания с работы до отъезда из СССР. По его признанию, это общение дало ему очень много. Есенина-Вольпина, "Алика", он называл современным Сократом, правда, не задававшим вопросы, а отвечавшим на них. Елена Глазов тоже считает его необыкновенным человеком.
– Я часто просила его читать стихи. Он столько знал наизусть, это было так прекрасно, – вспоминает Елена. – Мы пили шампанское. Иногда он покупал себе лимонад, но притворялся, что это шампанское. И пил его через соломинку. Казалось, ты одновременно говоришь с умнейшим человеком и с большим-большим ребёнком. Он хотел красивую чашечку, красивый бокал, соломинку. И при этом его мысль всегда уходила в очень глубокие, очень лирические, очень логические сферы. С ним было интересно каждую минуту.
Советская интеллигенция, уезжавшая из СССР в 1970-е, хотела соединиться с западной интеллигенцией, рассказать ей, что произошло в России.
– Наш опыт был шоковым, они этого знать не хотели. Как рассказывала Марина, тогда преподававшая в Гарварде, у ее студентов были две любимые книги: "Цемент" и "Как закалялась сталь", а Мандельштама они изучать отказывались. Мы хотели соединить два мира, не просто рассказывать о трагедии России, а дойти до ее корней, но ничего не получилось. Наверное, свою роль сыграл Солженицын – в своей Гарвардской речи он высказал, что думает про Запад, и после этого они не хотели, чтобы еще какой-то русский приезжал и что-то им высказывал. Это была глубочайшая боль той эмиграции, которую я знаю, – говорит Елена Глазов.
Их сразу предупредили: ни в коем случае не говорить ничего против коммунизма.
– Это был шок, тогда Алик сказал, что понятие правого и левого меняется, когда поворачиваешься на 180 градусов. В той России, которую мы знали, левая сторона была прорелигиозная и антикоммунистическая. А левая сторона на Западе была антирелигиозная и прокоммунистическая. Для нас это была трагедия. Поэтому тут до сих пор трудно объяснить, почему Украина не хочет в Россию, что это тот режим, который убивает, – рассуждает она.
Из воспоминаний Юрия Глазова:
"Вначале говорить с ним было немного страшновато. Казалось, после разговора тебя ожидает что-то малоприятное, вроде ареста или ссылки. Но постепенно я к этому привык, и наши беседы стали мне необходимы, как воздух. … Во время споров и чтения стихов он оживлялся, молодел. Глаза его блестели, и хотелось плакать при мысли, что этого человека держали и мучили в психушках, тюрьмах и ссылках. Но никогда он на это не жаловался и даже с видимым наслаждением вспоминал, как … высказывал следователю мысли, от которых тот чуть ли не валился под стол. …Древние римляне говорили: пока дышу, надеюсь. А этот величайший логик и математик следует другой линии: пока он дышит, он будет отстаивать правду и верность принятому закону. А если закон противоречит правде и жизни, то его надо изменить".
Мы не разглашаем настоящее имя автора этой публикации из-за угрозы уголовного преследования по закону о нежелательных организациях в России.
