В калининградской колонии почти год находится онкобольной пенсионер Игорь Барышников. Он был осужден по статье "фейки о российской армии" за свои антивоенные посты о Буче и Мариуполе. Врачи отказывают ему в проведении операции и содержат в антисанитарных условиях с трубкой в животе. Сегодня в российских колониях зачастую нет даже анальгина, получить адекватное лечение в случае тяжелой болезни невозможно, говорят правозащитники.
Текст: "Окно"
65-летний калининградский активист Игорь Барышников два года назад написал несколько антивоенных постов на своей странице в фейсбуке и был осужден на 7,5 лет колонии за "фейки". В калининградской "восьмерке" ему предстоит провести еще около шести лет.
Подписывайтесь на инстаграм, телеграм и YouTube Север.Реалии. Там мы публикуем контент, которого нет на сайте!
"Другой бы уже помер от сепсиса"
На фоне стресса из-за уголовного преследования у Игоря обострилось хроническое заболевание – аденома простаты. Еще до суда врачи установили ему в животе трубку для отвода жидкости – цитостому, которую нужно ежедневно промывать. С трубкой он и уехал в колонию.
– Представьте, как он промывает трубку. Казарма на 58 человек. Огромный зал. Он идет в уголочек, кипятит воду, становится ногами в детскую ванночку и этой кипяченой водой промывает трубку. Каждый день, да по несколько раз. Такие там условия, горячей воды нет, стерильность соблюдать невозможно. Игорь очень аккуратный, обстоятельный. Другой бы уже помер от сепсиса, – говорит адвокат Мария Бонцлер.
Раз в месяц трубку необходимо менять.
– Меняют ее прямо в колонии, без всякого обезболивания. Мочевой пузырь не очищают. Просто вытянули наживую и вставили наживую, – рассказывает адвокат. – У нас есть экспертизы, где два доктора медицинских наук говорят, что невозможно сидеть в тюрьме с заболеваниями Игоря, с его аденомой и трубкой в животе. Что может быть сепсис и почечная недостаточность. Пару месяцев назад у него уже было такое, что забилась трубка и моча стала поступать в почки, вот эта отравленная, с хлопьями. Потому что тогда ему плохо установили трубку. Каждый такой случай может стать фатальным для него.
В декабре состояние Игоря было близким к критическому – из-за трубки он не мог нормально сидеть и лежать, ходил с трудом. Его руки и ноги почернели от грибка, также он, вероятно, занес инфекцию в цитостому. Барышников не мог спать, сидеть или лежать, а также испытывал боли и постоянные позывы к мочеиспусканию.
"Для этого больного мест нет"
Еще до заключения Барышникову сделали биопсию, которая подтвердила наличие в простате раковых клеток. В феврале этого года его уже из колонии направили на медобследование и провели повторную биопсию. Но это исследование рака не выявило.
– Интересно, куда же он делся, если был, – говорит Бонцлер. – Мы общались с врачами-онкологами, и все в один голос говорят, что биопсия была сделана очень грязно и нет никакой гарантии, что у Игоря нет рака.
Тем не менее, врачи Калининградской областной клинической больницы отрицают наличие онкозаболевания у Барышникова. Ему сообщили, что через три месяца после биопсии сделают операцию по удалению аденомы простаты, а заодно удалят и трубку из живота, и хотя бы эти мучения закончатся. Три месяца истекли в начале мая. Операция не состоялась.
– Есть такой врач, главный уролог областной больницы Александр Шваб, который затягивает с операцией. Тянет волынку. И по нашим данным, все это потому, что Игорь – "преступник". Открыто врач не говорит об этом, но слухи ходят, – рассказывает Мария Бонцлер. – Именно этот врач отказался госпитализировать Игоря еще на стадии следствия. Сказал, что "для этого больного" у него мест нет. Потом Игоря посадили. А когда мы подали апелляцию, этот же врач сделал заключение, что Игорь может находиться тюрьме.
– В Шваба все уперлось, когда мы Игоря еще в Питер хотели свозить на операцию, до суда. А Шваб тогда прямо сказал, что Игоря считает чуть ли не врагом народа. Он основной уролог-онколог, ему перечить никто не будет, – рассказывает подруга Игоря Татьяна. – Сейчас у Игоря есть облегчение, ему дают антибиотики, недешевые, которые приносят близкие. Но эта неопределенность, бесконечная волокита пугает. Есть рекомендации сделать операцию, есть человек, который ждет. Мы не знаем, почему никто не хочет браться. Может, они ждут, что он сам излечится... Это сродни моральной пытке. И физической тоже – Игорь за ночь по четыре-пять раз встает в туалет из-за стомы.
По ее данным, в повторной биопсии тоже есть подозрение на наличие раковых клеток.
– Заборы материала были в двенадцати точках. Заборы маленькие, метастазы могут быть рассредоточены по всей железе, – говорит Татьяна.
По мнению Бонцлер, врачи могут отказывать в операции, потому что точно неизвестно, есть ли у Барышникова онкология.
– Сказали: будем менять тебе все семь лет эту трубку, ничего страшного. А то, что у него уходит функция нормального мочеиспускания и почки страдают, никто не думает, – возмущается адвокат. – Если окажется, что онкология у него все-таки есть, то станет понятно: его надо в специализированную больницу везти, в Питер. У нас специалистов нормальных нет, открытие онкоцентра в Калининграде опять отложили. Никак не могут открыть, три раза уже деньги разворовали.
Редакция "Окна" запросила комментарий у руководства Калининградской областной больницы по поводу госпитализации Игоря Барышникова, однако ответ получить не удалось.
В колонии Игорю присвоили третью группу инвалидности. Однако медицинские документы защите не показывают.
По словам Бонцлер, сейчас защита подает жалобу в Комитет по правам человека ООН. Но и здесь возникли сложности.
– Для жалобы нам нужны заключения онкологов, комментарии медицинских документов – МРТ и биопсии. И четыре российских онколога уже нам отказали. Боятся, Игорь же великий преступник. В итоге мы нашли онколога, который нашему адвокату все расскажет, и за подписью адвоката документ пойдет в КПЧ. Без подписи врача. КПЧ сказал, что примет. Ведь понятно же, что в России бардак.
"Часто даже аспирина нет"
Игорь Барышников, наверное, самый известный калининградский политзаключенный. Он участвовал в большинстве публичных акций и митингов. Но посадили его за посты на закрытой странице в фейсбуке: весной 2022 года он писал о крейсере "Москва", зверствах в Буче и про разбомбленный роддом в Мариуполе, а также делал репосты иностранных изданий.
Когда началось следствие, он жил в Советске и ухаживал за парализованной 96-летней матерью, был ее единственным опекуном. Его мать Евгения Вениаминовна пережила Холокост, ухаживать за ней помогал фонд "Хэсэд". Когда Игоря осудили, его мать резко сдала, а через полтора месяца скончалась. На похороны сына не отпустили.
Внимание СМИ к делу Барышникова отражается на его положении в колонии, говорит Мария Бонцлер:
– Его вызвал к себе начальник колонии и сказал: "А ты знаешь, что ты у нас интернет-звезда?" А Игорь ему говорит: "А кто виноват? Лечили бы нормально, все было бы хорошо". К нему огромное количество писем приходит. Он целыми днями на них отвечает. И помогает заключенным. Там был охранник, который всех оскорблял, Игорь обратился к начальнику колонии – и теперь не оскорбляет. Была проблема с ларьком: привозили, все разбирали, на следующий день ничего не было. Игорь пожаловался нам, мы пожаловались уполномоченному, и тот навел порядок, теперь все нормально. К нему здесь хорошо относятся. Невозможно к нему плохо относиться.
Однако процедура актирования – освобождения по состоянию здоровья – не удалась, суд Барышникову отказал. Защита намерена добиваться актирования и дальше.
Получить медицинскую помощь в калининградской колонии практически невозможно, говорит местный правозащитник. Он просит не называть свое имя, так как остается в России.
– Очень сложно идет снабжение, часто даже аспирина нет. УФСИН пытается скрывать это. У них там планово-распределительная система, надо заявку заранее составить, конкурс объявить. Они сами говорят, что это несколько месяцев займет. Несколько раз я слышал, как сами сотрудницы говорят, что буквально идет мена. Мол, мы в какой-то колонии смогли урвать что-то – шприцы, памперсы, еще что-то, – говорит активист.
– Нет ничего ужасней, чем заболеть в этих местах. И за последние годы лучше не стало и не может стать, с учетом того, что война началась. Еще во время моей работы люди элементарно просили анальгин, и его не было. С каждым годом выделяется все меньше и меньше финансирования, даже московскому управлению ФСИН, которое пытаются поддерживать более-менее в порядке, – рассказывает сотрудница правозащитного проекта "Поддержка политзаключенных. Мемориал" Анна Каретникова.
Ранее Анна работала во ФСИН Москвы, но полтора года назад уехала из России. По ее словам, закупка медикаментов для колоний происходит через аукцион, а значит, затягивается на долгие месяцы.
– Все это очень долго. Когда нужно организовать тендеры, сказать: а кто нам продаст анальгин за две копейки? Конечно, никто не найдется, и через месяц надо еще просить: давайте по шесть копеек. И вот так за полгода можно прийти к приемлемой цене и получить самый отвратительный анальгин. Это очень большая проблема – госзакупки по 44-ФЗ. Из-за этого у нас в больнице в "Матросской тишине" хирурги за свой счет все покупали, чтобы сделать операции. И я что-то покупала. Те же мешки для калоприемников. Это было еще в 2022 году, и сейчас, я думаю, ничего не изменилось. У страны другие приоритеты.
При этом во ФСИН запрещено разглашать информацию о нехватке медикаментов, говорит правозащитница:
– Никто из врачей, за очень редким исключением, вам это не подтвердит – категорически запрещено говорить, что чего-то не хватает. И складывается парадоксальная ситуация, когда своих лекарств нет– и даже у родственников, которые что-то приносят для арестантов, тоже могут не взять медикаменты. Этим славился, например, четвертый изолятор в Москве. Чтобы не показать, что у нас чего-то нет.
По ее словам, у тяжелобольных заключенных мало шансов получить адекватное лечение. Для диализа, химиотерапии нужно вывозить больных в гражданские больницы. Делается это крайне неохотно – такие выезды не любят ни руководство колоний, ни врачи больниц.
– Каждого заключенного, неважно, осужденного или следственно арестованного, должны на такой вывоз сопровождать четыре сотрудника. А поскольку это те же сотрудники, которые работают в СИЗО (пищу разносят, бумажки пишут, в баню водят, посылки приносят), то получается, что одного больного вывезли – четыре сотрудника уехали. Второго вывезли – уже восемь. И остался изолятор совсем без сотрудников, – говорит Каретникова. – Да и больницы сами не любят принимать таких больных. Ведь к нему прилагаются четыре конвоира в сапогах. Врачи с большим предубеждением относятся и к арестантам, вне зависимости от статьи, и к конвою.
"Курс на войну, а не на гуманизацию"
По словам Каретниковой, вся система ФСИН склонна считать больных заключенных "симулянтами", которые хотят уйти от ответственности:
– Есть такое предубеждение, что это все преступники. А преступник хочет соскочить, выйти на свободу. По закону человека можно освободить, по 54-му постановлению правительства или по 3-му, если это следственно арестованный (устанавливают перечень заболеваний, препятствующих отбыванию наказания. – "Окно"). Но традиция такая, что только когда ты уже в конвульсиях забьешься и все испугаются, что ты сейчас помрешь и испортишь статистику, тебя попытаются актировать, поскорее освободить и выкинуть куда-то в гражданское учреждение. В обоих перечнях написано жестко: "Если у тебя третья стадия онкологии, то тебя нельзя отпускать, надо дождаться четвертую, чтобы метастазы были всюду, и тогда мы тебя попробуем освидетельствовать", – говорит Каретникова.
В качестве примера она рассказывает историю тяжело больной заключенной Екатерины Гавриловой, которая в 2019 году умирала от рака в "Матросской тишине". У нее была четвертая стадия, и ей не давали даже обезболивающих. Тогда правозащитникам удалось отправить ее в хоспис, несмотря на противодействие следователя. В хосписе она скончалась через месяц.
– И после этого мы хотели изменить систему. Думали, все, гуманизация, сделаем передовой опыт, наделаем паллиативных палат всюду, и там будут лежать в хороших условиях наши тяжелобольные. И ни к чему это не свелось. Лишь к тому, что на какую-то камеру наклеили табличку "Паллиативная палата". Обычно, к сожалению, к этому и сводятся все благородные новации. Тогда, в 2019 году, были какие-то надежды, а потом пришла уже новая команда и курс был на войну, а не на гуманизацию. Сейчас фактически разгромлены все общественные наблюдательные комиссии. В большинстве случаев, в Москве в том числе, комиссии выполняют бутафорские и, главное, охранительные функции. И лучше не становится. Интересы государства направлены не туда, – рассказывает Каретникова.
В декабре 2023 года к Игорю Барышникову тоже приходили члены калининградской ОНК и не нашли никаких нарушений.
"Были ОНК, уфсиновцы, уполномоченный свою помощницу прислал. Но сказали, что все нормально, руки беленькие, грибка нет. Может, они и трубку не заметили? На следующий день пришел наш адвокат Роман Морозов и увидел такие же черные руки от грибка и измученного Игоря", – рассказывала Мария Бонцлер.
В феврале 2024 года комитет Госдумы рекомендовал депутатам принять закон о немедленном освобождении тяжелобольных заключенных (сейчас на это требуется 15 дней после решения суда). По словам правозащитников, законопроект не решает главную проблему – сложность получения самого решения об освобождении. Освидетельствование тяжелобольных проводится только по представлению начальника учреждения. А потом процесс может длиться годами. Врачи опасаются давать заключения о наличии тяжелых болезней у заключенных, поскольку сами рискуют оказаться после этого под судом. В декабре прошлого года главврач больницы СИЗО "Матросская Тишина" Александр Кравченко был приговорен к семи годам лишения свободы. По версии следствия, он незаконно освободил нескольких осужденных и арестованных и перевел одного на больничный режим. Медик вину не признал и заявил, что выполнял долг, спасая жизни тяжелобольных пациентов.
По данным организации "Русь сидящая", суды удовлетворяют менее половины ходатайств об освобождении по болезни. А по данным ФСИН за 2020 год, около 23% просивших освобождения по тяжелой болезни в итоге скончались еще до освобождения (в дальнейшем такая статистика не публиковалась).
