В апреле этого года в Петербурге задержали барнаульскую журналистку Марию Пономаренко. Она стала обвиняемой по делу о "фейках" о российской армии. Следствие считает, что она публиковала в телеграм-канале посты о гибели людей в драмтеатре в Мариуполе, который был полностью разрушен после российских бомбардировок. Марию, мать двоих несовершеннолетних детей, арестовали на два месяца, ей грозит до 10 лет лишения свободы. Корреспондент Север.Реалии написал Марии письмо в СИЗО и спросил, что она думает о своем уголовном деле, в каких условиях сейчас живет, как переживает случившееся с ней и в чем видит подоплеку преследования.
– Вам вменяют посты о ситуации в Украине. Что вы подумали, когда узнали о начале войны в Украине?
– Украина – это боль. Боль души, сердца, разума. Когда война началась, я ощутила глубокое отчаяние от невозможности остановить это братоубийственное безумие. Я имею право называть войну войной. Если бы ее не было, то меня бы не арестовали по части второй статьи 207.3 УК РФ. И в первые недели, и сейчас я испытываю опустошающие эмоции, чувство вины. Но все, что могла, сделала. Не молчала, не поддерживала. Молчание в современной России эквивалентно соучастию в преступлении. События в Украине, к сожалению, большинством приняты на ура. А рты затыкает репрессивная машина. Но даже в таких условиях, под угрозой срока от пяти до десяти лет, находятся смелые люди, которые отказываются брать на себя бремя соучастия в убийствах мирного населения Украины. Мы боремся, пусть нас и мало. Многое зависит от свободных россиян. Достаточно пяти процентов смелых и решительных – и перемены наступят. Интуитивно чувствую пертурбации в высших эшелонах власти, которые обрушат и без того шатающийся режим. Главное: я была, есть и буду против братоубийственной войны в Украине. Мы живем в 21-м веке, но уподобились варварам, первобытным людям, которые не владеют информационными технологиями, дипломатией, людям, которые решают все силой. Нюрнберг-2 неизбежен!
– Скажите, как проходило задержание? Как вели себя силовики?
– Меня задержали, когда я вышла из дома на улицу, по пути на работу. В 12:40 это было. Задерживали трое силовиков – два из Алтайского края, один местный – опера по особо важным делам. Они вели себя вполне культурно, наручники не надевали, говорили об абсурдности дела и невозможности применения статьи без введения военного положения. Я предчувствовала арест – им часто угрожали. Плюс я понимала, в какой стране живу.
– Когда вас доставили на допрос, что вам говорил следователь?
– Следователь на допросе бравировал положением – он из СК. Говорил – судьи карманные, поедешь по этапу. Точнее, шептал. После долгого разговора по телефону переквалифицировал часть первую на часть вторую (сначала в отношении Марии Пономаренко было возбуждено дело по части 1 статьи 207.3, по ней грозит до трех лет лишения свободы, по второй – до 10 лет, так как она включает в себя мотив политической ненависти. – С.Р.). Отказывал в звонке, как обычно, нарушал мои права. Они к этому привыкли.
– Вас отправили в ИВС. Как там было?
– В ИВС я отмыла несколько камер, в которых была. Условия не сахар, но мне гораздо легче, чем Саше Скочиленко с ее болезнью. Отношение сотрудников соответствует профессиональной сфере, в основном вполне человеческое. Хуже всего во время конвоирования. После второго суда провела в жутко холодном стакане почти 16 часов. Только глубокой ночью вернули в ИВС. Представляете, после холода и тесноты стакана я радовалась камере!
Саша Скочиленко – петербургская художница, музыкант и автор комиксов о депрессии. Она первая обвиняемая по делу о "фейках" об армии в Петербурге. Обвинение считает, что она расклеивала антивоенные ценники в магазине. Их увидела пожилая посетительница магазина и донесла в полицию. Скочиленко арестовали на два месяца, она находится в том же СИЗО, что и Пономаренко.
– Потом вас арестовали. Как вы себя ощущали на заседании по мере пресечения?
– Суд, как всегда (у меня по административкам их много было), показал полное пренебрежение к законам, к Конституции. Суд забыл о чести мантии и как дама с низкой социальной ответственностью плясал под дудку следователя из СК. Позиция суда была аналогична позиции следствия – честь и совесть ничто, приказ властей, даже преступный, реализуют на 100 процентов.
– На суде следователь сказал, что допрашивали одну из ваших дочерей и что она якобы дала показания на вас. Что вы об этом знаете?
– Да, полицаи допросили старшую дочь. Ей 16 лет, спорт и школа – это все, что она сейчас видит, она совсем ребенок. Полицаи отобрали ее личные деньги, телефон, ноутбук, в котором Катюша делала годовые работы. Никаких показаний против меня она не могла дать, если ей не угрожали. Обыск прошел без органов опеки и законных представителей. По детям скучаю безумно.
– Сейчас вы в СИЗО. Расскажите о вашем быте.
– Нас в камере 18 человек. Ее площадь – приблизительно 35–40 метров. Хотя сначала показалось метров 25. Коллектив приличный, ничем особо не отличается от обычного женского офиса. В камере существуют и беспрекословно выполняются правила. Например, с 6:00 до 22:00 карантин – это для новеньких, отсидевших менее полугода в конкретной камере – такие не могут прилечь. Ходим, сидим. В основном, конечно, сидим, ходить негде. Постель застилается строго определенным способом. Стирка – три вещи в один выделенный тебе день. Нижнее белье и носочки можно каждый день стирать. Много камерных фишек касаются уборки, но они вряд ли вам интересны. В целом жить можно, особенно когда обзаведешься предметами первой необходимости: ведром, тряпкой, мылом, кипятильником, емкостями для кипячения и едой.
Местная валюта – женские сигареты, за них даже свежее постельное белье можно добыть. Я пока без всего, но девочки выручают. Даже пижаму и футболку подарили, новым стаканом поделились, иногда дают насыпать сахар в чай. Плюсов мало, но они есть – внутренний климат в камере. Девочки друг друга поддерживают. Кто-то давно сидит, голодными не остаются, с предметами быта у них тоже порядок. Карантину с этим сложнее. Еда в СИЗО очень скудная. Серые макароны, сваренные до состояния клейстера, молочный суп (что там вместо молока?) с непонятными обрезками, жижа из свеклы, натертой на мелкой терке, – тоже суп. Рассольник – жижа с перловкой, каплей морковки и соленых помидоров. Рассольник – самое вкусное, что здесь дают на обед. Гарнир – кусочек вареной завялившейся путассу. По вечерам часто дают отварную картошку с жижей. Вот вам рецепты на все случаи жизни. Сахар не дают, о фруктах и овощах вообще молчу.
Это письмо Мария Пономаренко писала 5 мая. На следующий день к ней пришли представители общественной наблюдательной комиссии (следят за соблюдением прав заключенных) и начальник колонии со своим заместителем. Она рассказала им о скудном питании и о том, что камера перенаселена. После этого 7 и 8 мая в обеде появилось мясо, а макаронный суп "избавили от слизи". Мясо было в рационе заключенных до 10 мая, а потом снова исчезло. Камеру Марии не расселили.
– Вы ощущаете какое-то давление от администрации СИЗО?
– Администрацию СИЗО почти не вижу, а надзиратели разные. Все, как на воле. Есть люди и есть ляди.
– Как ваше физическое и эмоциональное состояние?
– Физическое состояние в порядке. Что касается эмоционального... здесь оно не может быть постоянным. Однако я – боец, выдержу испытания, посланные судьбой, спровоцированные терпением, глупостью и пассивностью народа. Занятия у меня тут однообразны: зарядка, гигиена, чтение, общение, стихи пишу.
– О чем вы думаете, когда просыпаетесь?
– Я думаю в основном о том, какие действия предприму на свободе. Думаю о переменах. Они неизбежны. Цель у меня одна – пройти все и стать сильнее.
Жду писем. Вчера [5 мая] вот впервые принесли, пишу всем ответы. Пишите письма политзаключенным, они как глоток свежего воздуха для нас, как ниточка, которая связывает с волей. Слова поддержки воодушевляют, придают сил, выступают в качестве стимула для саморазвития в столь стесненных обстоятельствах.
До меня поддержка людей доходила через метровые стены ИВС и доходит через такие же стены СИЗО. Люди каждый день приносили передачи. Пожалуйста, передайте им огромные слова благодарности. Отреагировали все нормальные люди России и зарубежья – на несправедливость. Нельзя сажать за правду.
– А какие действия вы бы предприняли на свободе?
– Это будет возможно только при смене режима. Первое – это достучаться до властей и помочь в реформировании детских домов и домов престарелых. Я бы предложила использовать европейский опыт, особенно удачный эксперимент с объединением.
Я бы хотела внедрить на государственном уровне систему социальной адаптации освободившихся заключенных, лишенных жилья и родственников. Пока меня возили в конвое, я общалась с другими заключенными. Половина из них пошла на дубль [повторно совершила преступления] по статьям о краже и наркотиках лишь по одной причине – невозможно адаптироваться к жизни на свободе. Судимость лишала их трудоустройства, а отсутствие жилья усугубляло проблему.
– Вы говорили, что уголовное дело могло появиться из-за вашей журналистской деятельности в Барнауле? Почему вы так думаете? Кто именно мог вам мстить?
– Да, журналистская деятельность и активная гражданская позиция стали катализаторами преследования. На Алтае почти никто не занимался разоблачением преступных связей местных "элиток". Их даже не критиковали. Я активно занималась сиротским вопросом [речь о выделении жилья сиротам] в 2020 году. СК возбудил уголовное дело. Масштабы хищений – якобы неосвоенных средств – 96 процентов от выделенных государством денег на жилье. После того дела пошел прессинг от властей, приставов, криминалитета.
Я публиковала фото главы МВД Алтайского края Андрея Подоляна с бандитами. Писала заявления на нарушение масочного режима губернатором Виктором Томенко и мэром Барнаула Вячеславом Франком. Освещала проблемы многодетных – им не нарезали положенную землю. Освещала акции протеста.
– Вам сейчас страшно? Вы жалеете о чем-нибудь?
– Боюсь только одного – что режим не сгинет в ближайшие два-три года. Жалею вот о чем: что надо было жестче и активнее действовать, пока была на свободе.
– У вас есть надежда, что вы получите мягкое наказание?
– Надежды на мягкое наказание нет. Абсолютно. Уголовное дело – это показательная порка, доказательство агонии и слабости изживающей себя системы. Судья и следователь для меня одного поля ягоды – люди без чести и достоинства, лишенные разума. Они транслируют сугубо личные, шкурные интересы.
Новая статья о "фейках" – 207.3 УК РФ – появилась в начале марта 2022 года, после вторжения России в Украину. Госдума приняла его сразу в трех чтениях, Совет Федерации единогласно одобрил, а затем его подписал президент Владимир Путин. Все это произошло 4 марта, за один день. Наказание по ней – штрафы и реальное лишение свободы. Минимальный срок – до трех лет лишения свободы, максимальный – до 15 лет.
Точное число уголовных дел, которые были возбуждены по этой статье, неизвестно. Глава Следственного комитета России Александр Бастрыкин 3 мая сообщил, что таких дел 35. Правозащитный проект "ОВД-Инфо" подсчитал, что дел о "фейках" не менее 44. Как рассказал Север.Реалии старший партнер проекта "Сетевые Свободы" адвокат Станислав Селезнев, следователи перестали возбуждать дела по ч. 1, более мягкой части статьи 207.3 УК РФ.
В Петербурге уголовные дела о "фейках" возбуждены на Сашу Скочиленко, Марию Пономаренко, активистов Ольгу Смирнову и Бориса Романова, жительницу города Виктории Петрову.
– Каково для вас жить в России?
– Люблю Россию, но презираю систему, которая держится на трусливых, малодушных, жалких, мстительных и алчных винтиках. Жить здесь тяжело. Смрад камеры не ощущается за ее стенами, но он распространяется повсеместно. Необходима "генеральная уборка". Но несмотря ни на что, у нас достаточно достойных, честных, образованных людей. Придет время – наведем порядок.
– Вам никогда не хотелось уехать?
– Об эмиграции думала, но моя Родина здесь.
– Если бы вы могли вернуться назад и сделать что-то иначе, что бы вы сделали?
– Если бы вернулась назад – боролась бы интенсивнее.
