Все виновны, потому что подданные

О том, что такое садизм, я узнал, когда мне было восемь лет. В нашем пионерском лагере "Чайка" под Псковом, куда мы, ещё октябрята, приехали, было несколько человек из детского дома. Наши сверстники рассказывали нам о том, о чём мы, домашние дети, только что закончившие второй класс, не догадывались. Если говорить коротко, то над младшими детьми в детском доме, по их рассказам, постоянно издевались и насиловали их примерно так, как это происходит на недавно опубликованных записях из видеоархива, где пытают российских заключённых. Кое-что детдомовские дети не только рассказывали нам, но и наглядно показывали друг на друге во время тихого часа. Видимо, они считали, что такой опыт делает их взрослыми.

Они были уже взрослыми, а мы всё ещё детьми.

Потом было время про садизм забыть, но армия о нём напомнила с новой силой. Садисты выглядели как обычные люди. Они некоторое время могли вести себя тихо и незаметно, но потом обязательно проявляли себя – если им не давали отпор.

Не все были способны такой отпор дать. Тем более что самые жестокие издевательства происходили не прилюдно, а где-то в тёмных каптёрках или в кочегарке. В солдатской столовой всегда имелся отдельный стол для "опущенных". И посуда для таких солдат выделялась особенная – с каким-нибудь цветком на эмалированной кружке.

Все офицеры об этом знали, но предпочитали не замечать. С помощью садистов они управляли подразделением. И жертв, и насильников держали "на крючке". И теми, и другими можно было манипулировать. Так вербовались стукачи. Так выращивались палачи. Офицеры во время дежурства закрывались в офицерской комнате и занимались своими делами, а за порядком следили те, кому в лучшем случае место было в дисбате, в худшем – в сумасшедшем доме.

Всю черновую работу вместо офицеров выполняли те самые садисты-старослужащие. И так было до тех пор, пока из далёкой Москвы к нам на Крайний Север не пришёл приказ начать борьбу с "неуставными взаимоотношениями". Быстро выяснилось, что можно управлять подразделением и по-другому, то есть без зверств. Для многих это было шоком. Как же так? Ведь считалось, что по-другому управлять нельзя. Старожилы рассказывали, насколько эффективна была воспитательная работа с помощью электротока (её обычно проводили в нашей дизель-электростанции в метрах трёхстах от казармы). И вдруг за несколько месяцев стало понятно, что не обязательно пропускать через человека ток или использовать лом. "Традиционные ценности" были отброшены за ненадобностью. Боеспособность укрепилась.

Но рецидивы всё же случались. Желание показать свою силу было сильнее страха наказания. К тому же каких-то по-настоящему серьёзных наказаний так и не дождались.

Сила и насилие в головах многих людей – это одно и то же. Если ты не используешь насилие – ты слабак.

Наше государство за последний век менялось, но есть вещи почти неизменные. Система подавления работает исправно. В тюрьме, в казарме, в детском доме… Сегодня хорошо известно, что в тридцатые-сороковые годы волю самых высокопоставленных советских государственных деятелей подавляли прямо в Кремле.

Сталин, например, любил поиздеваться над своими ближайшими соратниками-сообщниками. Он тоже ломал их волю. Малейшее проявление чувства собственного достоинства пресекалось. Это было удобно. С одной стороны, это был способ контроля, с другой – просто возможность получить моральное удовлетворение.

Какая мораль, такое и удовлетворение.

Старший брат Лазаря Кагановича Михаил Каганович, тоже не последний человек в государстве (экс-нарком и член ЦК), под угрозой ареста застрелился. Жене Вячеслава Молотова Полине Жемчужиной дали пять лет лагерей. Жена Отто Куусинена Айно больше 15 лет провела в лагерях, его сын Эса тоже сидел. Жене Михаила Калинина Екатерине Лорберг дали 15 лет лагерей (она отсидела семь)… А их высокопоставленные родственники-вожди в это время стояли на трибуне мавзолея и демонстративно улыбались в усы, а их именами назывались города. Изощрённые издевательства и тотальный контроль неразделимы.

Альбер Камю в пьесе "Калигула" описал подобный способ управления так: "Люди умирают, ибо они виновны. Виновны они потому, что они – подданные Калигулы. Подданными Калигулы являются все. Следовательно, все виноваты. Откуда вытекает, что все умрут. Это вопрос лишь времени и терпения".

Но тиран (домашний, казарменный или государственный) на этом не останавливается, и если его не остановить, идёт дальше. Речь не только о наказании, но и о награде. "Эта награда представляет собой орден гражданского героизма, – говорится в пьесе Камю. – Её получат те граждане, которые будут особенно часто посещать публичный дом Калигулы. Граждане, не удостоившиеся награды в течение года, будут высланы или казнены". Хотите остаться чистенькими? Не выйдет. Насильник если не изнасилует вас, то заставит посещать публичный дом, втопчет в грязь, унизит, заставит публично одобрять низости, поставит клеймо, отправит в изгнание. В противном случае он не получит удовлетворения.

Однако в какой-то момент и это уже не приносит удовлетворения. Калигула у Камю объяснял, что "тиран – тот, кто приносит народы в жертву своим желаниям и идеям". Но так как идей и желаний у него больше не осталось, то он пользовался властью лишь "ради компенсации".

Статус физического лица-иноагента – это как раз клеймо. Говорят, что такой статус – абсурд и идиотизм. С точки зрения нормального человека – да. Но это ещё и способ усложнить жизнь, потому что всех не пересажаешь и тем более не убьёшь. Зато поиграть на нервах, отлучить от профессии, материально наказать… Почему бы и нет? Все виновны, потому что подданные. Если есть возможность таким способом проявить власть, то она будет использована. Получение такого статуса – это шельмование. Существовала когда-то такая экзекуция. Внесение в список иноагентов, конечно, выглядит не так страшно, но по сути это тоже способ публичного оскорбления и заодно ещё поражение в правах. Не стоит забывать, что шельмование часто было только прелюдией к более суровым наказаниям.

Наверное, тиранам кажется, что они, насилуя, унижая и шельмуя, проявляют свою силу. В действительности это самое очевидное доказательство неуверенности и внутренней слабости. По-хорошему управлять у них не получается. Приходится прибегать к крайним средствам.

Но итог во всех случаях всегда один. Идеи, если они вообще были, иссякают. Дом, построенный на насилии и лжи, постепенно разрушается. Но он разрушается раньше, если многие люди вокруг дают понять, что они не готовы, чтобы их приносили в жертву. Насильники любят безропотных жертв.

Если поставить насильника на его законное место, то долго он там не продержится.

Алексей Семёнов – писатель

Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции