"У воров нет идеологии". Новое средневековье Владимира Путина

К войне с Украиной путинский режим шел чуть ли не с момента своего становления, считает историк из Санкт-Петербурга Дина Хапаева. О том, как ресталинизация и стремление следовать средневековым принципам управления страной привели Россию к новой войне, Хапаева рассказывает в своей новой книге "Путинские темные века. Политический неомедиевализм и ресталинизация". В разговоре с корреспондентом Север.Реалии она обозначила возможные сценарии будущего России после войны с Украиной.

В 1990 году Хапаева вместе с мужем историком Николаем Копосовым провели одно из первых исследований общественного мнения по отношению к сталинским репрессиям, результаты которого опубликовали в "Анналах" – ведущем историческом журнале Франции. Супруги пять лет прожили в Париже, но в 95-м вернулись в Россию, "казалось, что на родине наступила свобода и демократия". Хапаева и Копосов были в числе создателей Смольного института свободных искусств и наук – совместной программы Санкт-Петербургского университета и Бард-колледжа (США). Смольный институт (факультет свободных наук и искусств СПбГУ) работал по модели liberal arts и, по словам Хапаевой, призван был прививать студентам демократические и либеральные ценности. В октябре прошлого года его закрыли.

Дина Хапаева

– В период второго срока Путина нам стало понятно, что "ни города, ни сада не будет никогда", как сказал замечательный поэт Дмитрий Быков, – говорит Хапаева. – Путинизм стал спускаться на уровень университета, и мы поняли, что коллаборационизмом заниматься не хотим, а сделать уже ничего не можем: поддержка этого режима массами началась не вчера. В 2009 году мы получили стипендии в Коллегиуме Хельсинкского университета. Когда уезжали, люди над нами смеялись, потому что тогда им казалось, что все достаточно хорошо в стране и Путин очаровательный, хотя с года 2005 мы с мужем предчувствовали надвигающийся ужас.

В октябре 2023 года британское научное издательство "Рутледж" опубликует новую книгу Дины Хапаевой – "Путинские темные века. Политический неомедиевализм и ресталинизация". Это историческое исследование по политике памяти, которая проводилась в России с самого начала правления Путина. Автор описывает два ее центральных тренда: ресталинизацию и неомедиевализм ("новое средневековье", то есть возвращение к средневековым методам управления и организации общества).

– После прихода Владимира Путина к власти стали воскрешать образ Сталина – великого правителя, начав с восстановления сталинского гимна, опять переписанного Сергеем Михалковым, и закончив закрытием "Мемориала", – объясняет Дина Хапаева. – Под ресталинизацией я понимаю прославление Сталина как "маршала победы" и его роли в Великой Отечественной войне. Миф о войне – сталинское изобретение, которое возникло еще во время войны, он играет важную роль в политике Путина. Говоря о "мифе", я не имею в виду, что войны не было или что люди не страдали, – так я называю способ, которым путинский режим использует память о Великой Отечественной войне. Идея великой победы служит мотором ресталинизации. Для Путина миф крайне важен, потому что обосновывает две идеи: воссоздание империи и русского мессианизма, который, в отличие от сталинской эпохи, сейчас сильно замешан на православии. Это такой современный крестовый поход, несение якобы истинной веры и ценностей в Восточную Европу и на Запад. А если еще и получится их завоевать, то было бы, с точки зрения нынешнего политического истеблишмента, совершенно замечательно.

– А второй тренд, который вы описываете, – неомедиевализм – это что такое?

– Его обычно не рассматривают как целенаправленную политику памяти. Для путинского режима – это способ предложить российскому обществу социальную модель, которая является альтернативой демократии. Эта политика направлена на то, чтобы уверить россиян, что террор – право сильного, опричнина, сталинские репрессии – это было здорово, что Иван Грозный был замечательным царём и ежели кого убивал, то на благо общества. А опричнина была и вовсе отличным и полезным институтом.

Тренд на неомедиевализм начался примерно с 2004 года. Тогда крайне правые стали "бомбардировать" путинскую администрацию своими памфлетами с призывами вернуться в средневековье. В основе неомедиевального тренда лежит идея о том, что существующее социальное неравенство в России не просто неплохо, но и должно быть закреплено, в частности, законодательно. Эта политика памяти, с одной стороны, уже больше 20 лет взращивает в россиянах имперский комплекс, а с другой – предлагает обществу антидемократический проект.

– Зачем Путину закреплять социальное неравенство?

– Таким образом государство получает право делать со своими гражданами что захочет. Идет полная легитимизация государственной власти, которая впереди любых человеческих интересов. Россия стала полноценным тоталитарным государством. Идея изменения социальной структуры России очень важна для крайне правых: по их мнению, Россия должна стать сословной, ведь они понимают, что без этого сложно поставить всю страну под ружье и начать имперскую политику.

– В России уже сложилось сословное общество?

– Сейчас идет процесс его становления. В книге есть масса примеров на этот счет. Например, полицию или чиновников называют "сословием", а слово "холоп" вернулось в речевой обиход – в СССР его не употребляли. Уже четко видно социальное неравенство перед законом в зависимости от того, насколько близок человек к кремлёвской или хотя бы региональной власти. Важно подчеркнуть, что Россия не возвращается в Средневековье, как считают сейчас многие, например, Вячеслав Иноземцев, поскольку нельзя вернуться в историческое прошлое. Но использовать средневековые аллюзии, образы и представления об обществе, чтобы создать антидемократическое будущее России – это возможно.

– Исследователи отмечают и в остальном мире некоторые тренды на возвращение средневековых черт – транснациональные корпорации, как в Средние века католическая церковь, своим влиянием превосходят границы национальных государств, и концепция прав человека тоже шире, чем суверенитет отдельной страны. В чем разница между мировым неомедиевализмом и путинским?

– Это зависит от того, о каких странах и режимах идет речь. Путинский политический неомедиевализм очень схож с ИГИЛ в том, что касается превращения Средневековья со свойственным ему религиозным фанатизмом в основу политики. Пригожинская булава – явное копирование казней ИГИЛ.

На Западе действительно имеет место целый ряд новых процессов, которые не вписываются в традиционные представления о демократии, и их пытаются подтянуть под средневековье, сказать, что "мы возвращаемся в средневековье". Но история неповторима, и вернуться в прошлое нельзя, поэтому такие попытки объяснения новых черт современности мне кажутся несостоятельными: они способны лишь затемнить наше понимание мира, в котором мы живем, и этих процессов.

В Америке крайне правые тоже используют средневековые аллюзии в антидемократической пропаганде. В частности, Трамп и его люди этим грешат. В популярной культуре средневековые мотивы тоже играют огромную роль. Все эти неомедиевальные тенденции очень тревожны, ибо они указывают на проблемы демократической системы. Но в отличие от России, на Западе неомедиевализм нигде не стал основой исторической политики, направленной на захват соседних государств.

– В вашей научной статье "Рабские мечты об имперском величии" говорится о крепостном праве и о культе сословного общества. Неужели люди могут согласиться снова стать рабами?

– В России практикуется так называемое "новое рабство", когда людей заставляют работать, не платя деньги и зачастую подвергая насилию. Существует общественная организация Global Slavery Index, которая собирает данные по всему миру о том, какое количество людей порабощено и находится в рабстве, зачастую сексуальном. Данные по количеству находящихся в рабстве людей в России Global Slavery Index перестал публиковать в 2018 году, но до этого и там, и в российской прессе об этом писали. При этом на практике, когда подобные дела поступают полицию, их возбуждают часто не по статье о рабстве. И хотя в России использование рабского труда – уголовное преступление, кто-то на этом зарабатывает.

– Граждан России сегодня обвиняют в рабском мышлении – они, дескать, вовремя не свергли Путина, дотерпели, допустили войну. Почему нынешнее общество оказалось готово принять военную агрессию? У Путина изначально был такой план?

– Тренды на ресталинизацию и неомедиевализм, естественно, вели к милитаризации общественного сознания, а также усилению традиционного, рабского компонента в представлении о том, как соотносятся государство и личность, где государство имеет право на всё, а личность – ни на что. У Путина и у его клики, когда они пришли к власти, вряд ли были какие-то идеи о будущем страны, кроме личного обогащения. Но безнаказанно делать это долгое время не получилось бы, поэтому им нужна была легитимация, обоснование того, почему верхушка погрязла в коррупции. Сначала они рассчитывали, что им эту идеологию предложит православие, но церковь с этим не справилась – страна-то многоконфессиональна.

У воров нет идеологии, поэтому они схватились за доступные для них идеи правых экстремистов, за обломки прошлого. Одним из наиболее понятных им исторических событий была война. Тут вспоминаем миф о войне, великой победе и мессианстве. Идеология крайних правых проста: русские и от монголов мир спасли, и от Наполеона, и от фашистов, поэтому все, кто против них – сами фашисты. Путинская клика уверена, что весь мир, в благодарность России за свое спасение, должен соглашаться с ее любыми требованиями и претензиями. Власти вырывают куски истории, чтобы создать героический образ России, спрятав подальше преступления сталинизма и свои собственные. Все это подкрепляется легендами о средневековых захватах и образами воителей, того же Ивана Грозного, которого правые считают основателем империи (а не Петра Первого).

– Получается, война – это естественное состояние путинского режима?

– Если мы посмотрим на современную Россию, она постоянно воюет и нападает: две чеченские войны, война с Грузией, конфликт в Сирии, аннексия Крыма и война с Украиной. Война важна этому режиму, потому что идея внешнего врага лучше всего способна отвлечь людей от мыслей о том, кто ими правит и на каком основании. Война с Грузией в 2008 году произошла после волны недовольств по поводу полностью сфальсифицированных выборов в Госдуму 2007 года. После волнений 2011-2012 годов, в 2014 году захватили Крым, и рейтинг президента поднялся на 20%. В 2015 году внимание общества переключили на то, как "героически мы воюем в Сирии". Путинский режим может сидеть только на штыках. Война – единственный способ постоянно отвлекать общество и доказывать, какие власти молодцы.

– Есть точка зрения, что Путин воюет не со странами, не с пространством, а со временем – лишь бы не пустить Россию в будущее, которого он боится и не понимает. Вы согласитесь с таким тезисом? И есть ли у него тут шансы на успех?

– У Путина и его подручных нет и никогда не было никакой идеологии, в смысле системы абстрактных представлений о том, каким должно быть общество. Кроме идеи о воссоздании империи, путинисты никогда не имели проекта будущего. Поэтому их общественные представления естественно черпались, как это обычно и бывает у правых экстремистов, из прошлого. Историческая политика – или политика памяти – заменила для них идеологию: отдельные исторические события вырываются из контекста и искажаются в зависимости от потребностей режима. Понятно, что русское средневековье им подошло как нельзя лучше, поскольку его социальная система воплощает собой идею социального неравенства и отрицает права личности. А Иван Грозный с террором опричнины стал их идеалом. Вторая мировая, как мы уже говорили, – другой пример. Милитаризация постсоветского общества шла – и продолжает идти под флагом "великой победы", "быть не хуже, чем наши деды" и т. д. И то, и другое работает и на идею прославления террора и на идею восстановления империи.

– Социологические исследования дают разные цифры касательно отношения россиян к войне с Украиной – от 68% поддержки "СВО" от ВЦИОМ до 22% от независимого проекта "Хроники" (оба исследования – февраль 2023). По вашему мнению, каков на самом деле процент одобрения войны в обществе?

– Около 200 тысяч солдат, которые были отправлены Украину, убиты или ранены. Мобилизовали порядка полумиллиона человек. Война длится почти полтора года, и идут сплошные военные поражения. Если общество это терпит и правительство остаётся у власти, это означает только одно – режим поддерживают. Но ни о каких социологических опросах в тоталитарном обществе не может быть и речи. Сейчас нельзя их проводить в России, когда респондентам приходится отвечать практически под дулом автомата.

– Поддержка войны связана с "рабским мышлением"?

– Здесь свои плоды принесли более 20 лет пропаганды ресталинизации и продвижение идеи того, какая Россия была прекрасная и религиозная в Средние века, пока Петр Первый не испортил ее европеизацией. Альтернативные точки зрения постепенно стали приглушаться. С 2010 года и вовсе гайки стали капитально закручивать. Эта политика памяти способствовала тому, что россияне оказались заражены имперским комплексом. Российская Федерация остается колониальной страной, где, помимо русских, живут разные народы, которых считают "вторым сортом". Существует и территориальная дифференциация: из Москвы и Петербурга на фронт посылают меньше людей, чем из регионов. Зачастую мобилизуют людей из деревень, причем не с русским населением, а из Осетии, Якутии, Тувы. Россия должна пройти через процесс деколонизации, дать свободу тем народам, которые угнетались на протяжении многих столетий. Представление русских о том, что в России живут одни русские – одно из проявлений имперского сознания. К тому же нашим согражданам присущ глубокий комплекс неполноценности перед Западом. В книге я пишу об истории изменения отношения к Западу – то мы его идеализируем, то отрицаем и он нам кажется ужасным. Сейчас мы снова на той исторической отметке, когда Запад считается исчадием ада и врагом.

Но российская идентичность вообще не существует вне представлений о Западе. Я думаю, ничего более русского, чем мысли о том, как мы соотносимся с Западом, вообще нет. Сущность российской идентичности – как его догнать, либо перегнать. Сейчас наиболее ярко прослеживается это чувство неполноценности, и оно приобрело воинственно негативный характер: раз мы не смогли "догнать и перегнать" при социализме и в период либеральных реформ не удалось создать западную демократию, которая многими понималась как потребительский рай, значит, надо Запад уничтожить. Запрос на западные ценности, демократию и процветание не был удовлетворен. Произошёл кризис западнической идеологии, из которого и вырос путинизм. И теперь главной задачей стало этот недостижимый Запад завоевать.

– Россия сможет излечиться от комплекса неполноценности и снова стать на путь демократии, есть такой шанс?

– Единственная дорога России к демократии лежит через распад колониальной державы и, конечно, через поражение в войне с Украиной. Россия никогда признала своей исторической вины, не извинялась публично за свои преступления, как, например, Германия после поражения во Второй мировой. Раскаяние в нацизме было важнейшим моментом, который постепенно превратил Германию в демократическое общество. Россия тоже должна пройти через признание своей исторической вины за сталинизм, Грузию, Украину. Страна должна понести наказание. Если это произойдет, у России есть шанс через какое-то время прийти к демократии.

– Что для этого нужно сделать?

– Послевоенная Германия дает хороший пример и урок того, как происходили процессы демократизации. Военные преступники должны оказаться на скамье подсудимых. Страна должна платить репарации Украине, освободить 20% территории Грузии, признать взрывы домов в Москве, произошедшее в Беслане, Норд-Осте, Чечне, Сирии государственными преступлениями. Имперский вирус заразил это общество, и лечить его будет тяжело.

– Российские солдаты, убивавшие и видевшие смерть, из ситуации перманентного насилия начинают возвращаться в социум, и уровень преступности уже растет. Может быть, это заставит общество задуматься и признать путинский режим преступным?

– Путинизм – криминальный режим, существующий двадцать с лишним лет. Во главе государства стоит человек, который был непосредственно связан с мафиозными структурами, как показывают многочисленными исследованиями, и выходец из КГБ, который тоже функционировал как преступная группировка. Криминальная зона стала структурообразующим принципом российского путинского общества, где уголовники себя чувствуют прекрасно. Это видно и по высказываниям депутатов Думы, типа Сергея Миронова, который сфотографировался с вагнеровской кувалдой в обнимку, и генералов, которые говорят, что из вагнеровцев могут вырасти прекрасные депутаты.

Но это не ново для России. В СССР зона также была важным элементом общества. Недаром зэки назвали волю в СССР "большая зона". За краткий период демократических реформ эту страшную традицию не удалось преодолеть. При Путине это просто получило дальнейшее развитие, поэтому нет ничего принципиально нового в том, что бандиты, насильники, убийцы будут возвращаться с фронта и дружно вливаться в российское общество, как бы ужасно это не звучало. Также не надо забывать степень морального разложения общества. Все знают о прошлом Путина, и многие смотрят на президента как на формулу успеха.

Я надеюсь, что украинский народ героически выстоит и Украина победит. Эта страна сражается сейчас не только за свою землю и сограждан, но и за будущее демократии во всем мире. Если России позволят покорить Украину или оставят захваченные земли, включая Крым, это будет означать абсолютный распад того мирового порядка, при котором демократия – одна из важнейших политических моделей. Я считаю эту войну чудовищным преступлением российской власти, за которое она должна понести наказание, как и поддерживающее ее общество, – заключила Дина Хапаева.