"История пишется долго". Екатерина Шульман о нацбезопасности России

Неделю назад президент Путин подписал указ о Стратегии национальной безопасности России. Эксперты обратили внимание, что в документе 2021 года заметно меньше внимания уделяется внешнеполитической повестке, но больше говорится о "сбережении народа", развитии экономики и о культуре. Политолог Екатерина Шульман рассказала корреспонденту Север.Реалии, почему новая стратегия на самом деле не отличается от старой и стоит ли в России ждать смены власти в ближайшее время.

Екатерина Шульман, политолог, к.п.н., доцент кафедры политических и правовых учений факультета политических наук Московской высшей школы социальных и экономических наук

– Готовясь к интервью, я прочитала предыдущую, 2015 года, Стратегию нацбезопасности. Например, в числе угроз там названы "деятельность террористических и экстремистских организаций, направленная на насильственное изменение конституционного строя" или "деятельность, связанная с использованием информационных и коммуникационных технологий" для "нанесения ущерба политической и социальной стабильности" – и сразу вспомнилось недавнее признание штабов Навального "экстремистскими организациями"…

– Вы правильно все сделали. Стратегии нужно читать в динамике. Это основополагающий стратегический плановый документ, который должен обновляться раз в шесть лет. Разумеется, мы наблюдаем преемственность. Никакого революционного перехода, ни идеологического, ни административного, между одной и другой Стратегией не видно. Разделы те же самые с некоторыми интересными новеллами, но в целом– структурно, идеологически – это тот же документ. И направления, в которых видятся угрозы, те же, и методы борьбы с ними те же. Я рада, что на это обращают внимание. Шесть лет назад еще не такая была грамотная публика, и вся эта бюрократическая лирика не привлекала внимания, которого заслуживает. А она заслуживает, по следующим причинам.

Во-первых, это труд Совета Безопасности. Следовательно, эта поэма если не написана Николаем Патрушевым, то хотя бы соответствует его представлениям о нужном и необходимом. Полезно знать, что эти люди считают нужным и необходимым. Во-вторых, как выразился Дмитрий Тренин, это "мать всех стратегий". То есть все последующие стратегии безопасности – от информационной до продовольственной – а также разные программы развития отраслей тоже будут опираться и ориентироваться на нее, и должны будут ей соответствовать, по крайней мере, идеологически. Поэтому это очень ценный документ.

Вообще должна сказать, что, чем выискивать инсайдерские источники, слушать, кто сливает "информацию 100%", гораздо полезнее читать бюрократические документы, потому что наша с вами политическая система – это система бюрократическая. Бюрократия общается с внешним миром посредством документов. Она производит бумагу и потребляет бумагу. Поэтому, на самом деле, все ее планы, замыслы, вкусы и предпочтения гораздо яснее можно понять из открытых документов. Все необходимое в открытом доступе, никаких лазутчиков никуда засылать не надо, никаких тайных инсайдеров культивировать тоже не надо. Более того, это обычно дезинформирует, а не информирует.

– Разгром штабов Навального был прописан в предыдущей Стратегии? Или это было ситуативное решение?

– Само действие в Стратегии, разумеется, прописано быть не может. Но направление начальственной мысли, которая говорит о том, что внутреннее недовольство есть плод внешнего воздействия, там указано. Логически развивая эту мысль, мы доходим до того, что те люди, которые что-то делают для смены власти внутри страны, либо громко выражают свое недовольство существующим положением вещей и пытаются к числу недовольных привлечь новых граждан, информируя их, наверное, должны быть агентами, сознательными или бессознательными, какого-то внешнего актора. Это специфическое мышление, характерное для сообщества силовиков. Они его, собственно, и выражают, и на основании его и действуют. Тут тоже никаких сюрпризов ни для кого быть не должно.

Некоторая новость состоит в том, что раньше сообщество силовиков не в такой степени обладало если не монополией, то приоритетом в решении внутриполитических вопросов. То есть внутриполитический менеджмент был преимущественно гражданским. Из этого не следует, что он был либеральным. Но он был гражданским. У него была своя методология, свой набор инструментов посредством которого они обеспечивали нужный результат. За прошедшие годы (особенно это ясно стало в течение 2019–2020 годов) вот эти управленцы сменились с гражданских на силовых. Опять же не с "либералов" на "консерваторов", не с "гуманистов" на "репрессирующих", а именно с гражданских, пользующихся преимущественно инструментами политтехнологическими, или если силовыми, то внеюридическими. Давайте про это тоже помнить, чтобы мы этих технократов не представляли себе сейчас какими-то выдающимися гуманистами. Они были любителями применения многих приемов, которые к гуманизму никакого отношения не имеют. Но они не так активно возбуждали уголовные дела. А сейчас (начиная с 2019 года, как минимум) преимущественно действуют люди, которые в таких терминах мыслят и такими инструментами привыкли оперировать.

– Мысль о том, что "недружественные державы" и "деструктивные силы за рубежом" используют "объективные социально-экономические трудности" для расшатывания ситуации, повторяется несколько раз. То есть Кремль намертво убежден, что по собственной воле россияне протестовать не ходят?

– Это, пожалуй, советское наследие, потому что при советской власти считалось, что советский гражданин не может быть антисоветски настроен. Если вдруг такое случается – один из вариантов: либо он сумасшедший, тогда надо его полечить, либо он иностранный шпион. Такие альтернативы. У нас принципиально другая политическая система, но вот этот стиль мышления и стиль анализа, политического и психологического – он знаком.

– Означает ли это, что запрет на любую оппозиционную политику, который по факту уже есть, теперь будет оформлен еще и законодательно?

– Мы видим не это совсем. Мы видим активную подготовку к выборам, легитимизирующую тот недопуск кандидатов, который раньше происходил ситуативно – путем отказа в регистрации или переговоров, запугиваний, торговли. Теперь мы видим его институциализацию путем законодательных запретов. Это не запрет на любую оппозиционную деятельность вообще – такое трудно реализуемо. Но задача недопуска, которая всегда была первостепенной на любых выборах последнего времени, теперь решается широким законодательным инструментом – зонтичным, скорее, чем какими-то индивидуальными придумками, договоренностями, шантажом, торговлей. Законодательно запретить тем людям, которые подпадают под определенные описания, баллотироваться – это удобнее, легче, наверное, выглядит эффективнее, чем каждого отдельного кандидата снимать с регистрации и допускать такие шумные, неприятные эпизоды, целые периоды, как на выборах в Московскую городскую думу в 2019 году. Тогда тоже никого не зарегистрировали из оппозиционных кандидатов (за исключением Романа Юнемана, который не получил мандат силами электронного голосования). Но эти люди подавались, собирали подписи, скандалили, шли в суды – были долгие сюжеты, за которыми с раздражением следил избиратель. Если заранее известно, что по действующему закону они баллотироваться никак не могут, то отсев проходит на раннем этапе. Избиратель фактически этого не замечает: он мало вовлечен в избирательную кампанию и даже часто не знает о ее существовании, пока она не войдет в высокую фазу.

Акция протеста с требованием допустить независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму, 2019

– Еще один момент, который мне показался актуальным в процессе чтения Стратегии, – это намерение плотно заняться "развитием приграничных территорий". Я было порадовалась за нашу Псковскую область, которой скоро будет счастье, но оказалось, что счастье уже было, просто мы не заметили – этот пункт был в документе 2015 года, а в новом такого нет. Как определить – достигаются цели Стратегии или не достигаются?

– Очень хороший вопрос. Какие есть KPI, как оценить – Стратегия реализовала себя или не реализовала? В версии 2015 года мы видим последний раздел: "Основные показатели состояния национальной безопасности". Вы можете их открыть, увидеть условные KPI. В новой версии мы этого не видим. Вместо них "Организационные основы и механизмы реализации настоящей Стратегии".

– И там написано, что все органы власти обязаны этой Стратегией руководствоваться.

– Правильно. Но не сказано, что именно они должны делать, руководствуясь. И, главное, как можно их спросить – руководствовались ли они, и в процессе руководствования чего-нибудь достигли или нет. Это интересная, характерная новация, потому что если мы посмотрим на реализацию приоритетных национальных проектов, то мы тоже увидим там откладывание дат, переформулирование требований и вообще всяческие попытки скрыть тот факт, что они не то чтобы реализуются. Хотя они приоритетные, президентские, основные направления политики, и пару лет назад каждый выступающий госслужащий должен был клясться именем какого-нибудь госпроекта. Они, как классики марксизма-ленинизма, упоминались в предисловии и во вступительной части к любой речи. Но это не помогло их воплотить в жизнь.

Возможно, опасаясь сходного положения вещей с реализацией новой Стратегии, в ней в самых общих терминах предписывается органам власти, что называется, учитывать это, на это ориентироваться, в соответствии с этим жить. Но не дает им никаких порогов, до которых надо допрыгнуть, и никакого "объема обмолота зерна", которого они обязаны достичь. Главное, чтобы они разделяли эти ценности, считали эти идеологические установки своими, а что из этого будет следовать практически – уже не так важно. В принципе, это соотносится с высоким статусом Стратегии, которая совсем общая, а прикладное ее изложение будет уже происходить по сферам, по экономическим отраслям, и там, может, нам объяснят, как посмотреть, достигнута она или нет.

– То есть это просто такая декларация?

– Не следует преуменьшать значимость деклараций, особенно когда они исходят от такого органа, как Совет Безопасности.

– Что можно сказать о политике центра по отношению к регионам, исходя из этой Стратегии?

– Я бы вот на что обратила ваше внимание. Даже если смотреть только на структуру, то мы увидим в 2015 году был раздел "Экономический рост". А в 2021 году он называется "Экономическая безопасность". Видимо, надежда на экономический рост отсутствует в такой степени, что решили эту задачу даже перед собой не ставить, а лучше подумать об экономической безопасности. Я бы обратила внимание в Стратегии на педалирование темы сепаратизма. Сепаратизм как угроза – к вопросу о приграничных территориях: в Конституцию внесено положение, согласно которому территория России неотчуждаема, и, как мы знаем из Уголовного кодекса, даже рассуждать об этом – уголовное преступление. В самой Стратегии тоже уделено значительное внимание угрозам сепаратизма. Подозреваю, что региональное развитие авторами Стратегии, скорее, рассматривается через призму наличия или отсутствия у вас каких-нибудь сепаратистских движений и тенденций.

В этом смысле Псковскую область порадовать нечем. Приграничные территории рассматриваются как подозрительные. Там всегда наиболее активные, изобретательные УФСБ. Это касается Карелии, например. Специфика дела Дмитриева во многом объясняется тем, что оно происходит на приграничной территории. В приграничных областях мы видим особое внимание к тому, не народились ли там сепаратистские настроения. Не захочет ли народ как-то разбежаться с территории Российской Федерации и присоединиться к другому государству.

Вообще, эта Стратегия в сравнении со Стратегией 2015 года гораздо более наполнена опасениями и тревогой. Документ 2015 года дышал самоуверенностью. Он был бравурный, победительный. В нем говорилось, что традиционные российские ценности приняты как родные российским народом, что международное положение России превосходит самое смелое воображение, что народное единство едино как никогда. Понятно, с чем это было связано: конец 2015 года – "крымский консенсус" в самом разгаре. Россия снова стала великой, все социальные слои, за редким исключением, слились в восторге по этому поводу. Уровень доверия ко всем органам власти, всем политическим институтам высок, как никогда. Уровень доверия президенту бьет исторический максимум. Не то, как вы понимаете, в 2021 году. Стратегия 2021 года написана людьми, которые за это время не помолодели.

– "Все более разрушительному воздействию подвергаются базовые морально-культурные нормы…"

– Те культурные нормы, которые в 2015 году укоренялись прочно как никогда в глубинах народной души, в 2021 году подвергаются "разрушительному воздействию". Молодежь нам не верна, народ тоже не лоялен, не так, как бы мы хотели. А также некоторый признак мудрости, приходящей с годами, – особое внимание духовности. Духовность активно упоминалась и в предыдущей Стратегии. Но если в 2015 году это был общий раздел, посвященный культуре, то в году 2021 мы видим уже отдельный раздел – "Защита традиционных Российских духовно-нравственных ценностей, культуры, исторической памяти".

Историческая память как специфический предмет обеспокоенности, как нечто, что подвергается угрозе, и традиционные духовно-нравственные ценности, которые тоже больше не процветают, а подвергаются опасности, следовательно, их необходимо защищать. Военные угрозы также рассматриваются как более острые, насущные, хотя тут тоже нет перехода к милитаризму от отсутствия милитаризма. Но тревога, беспокойство, неуверенность в завтрашнем дне прямо-таки просвечивают в каждой строчке этого документа. Не счастливые, не самодовольные, не самоуспокоенные люди его писали, а люди, находящиеся в тревоге.

– Пугает раздел, целиком посвященный информационной безопасности. Означает ли это, что свободного интернета нас все-таки лишат?

– Давайте не будем путать постановку цели с её реализацией. Наша правящая бюрократия, конечно, очень могучая. Но мы видели с вами неоднократно, как ей всякие вещи, которые она пыталась сделать, не удавались. Раздел "Информационная безопасность" мне не показался изменившимся с прошлого раза, он тогда был в "Науке и технологиях". Да, выделение в отдельную главу, соглашусь с вами – это признак приоритизации. Но увидели ли вы там содержательную новизну? Разговоры о том, что иностранные информационные, телекоммуникационные корпорации сами себе закон, не соблюдают национального законодательства, используются для политической индоктринации, идеологического давления, распространения чуждых культурных ценностей было и там, и там. Не расписано, что по этому поводу предполагается делать, кроме как сокрушаться. Суверенизация интернета как некая обобщенная цель была заявлена и тогда. Что с тех пор у нас в этом направлении хорошего сделано: YouTube не забанили, Твиттер не замедлили, Телеграм тоже не изгнали из пределов Российской Федерации. Из этого не следует, что в ближайшие шесть лет ничего подобного не произойдет. Просто я не вижу ни новых идей, ни какого-то качественного перехода именно в этом разделе.

Акция протеста в Москве в защиту мессенджера Телеграм

На что надо наиболее внимательно смотреть – это на воплощение положений Стратегии в законодательных актах. Декабрь 2015 года – принимается эта стратегия. Есть Стратегия информационной безопасности. Весной 2016 года принимается "пакет Яровой". Со времен принятия прошлой Стратегии Совет безопасности становится довольно активным законотворцем. В VI созыве Госдумы именно из Совета безопасности исходило большое количество законотворческих инициатив. Они странно выглядели, часто странно были написаны, потому что Совет Безопасности не обзавелся аппаратным сопровождением, адекватным своим творческим амбициям. То есть, участвовать им хочется, а как это делается – они пока не очень знают. Но всегда есть добрые депутаты, которые помогут. Их идея – та часть пакета Яровой, которая касается как антитеррористического законодательства, так и контроля над интернет-трафиком. Их же идея – то, что было внесено депутатом Тарнавским с коллегой о нежелательных организациях. Есть основания полагать, что деятельность комиссий двух палат, верхней и нижней, по предотвращению иностранного вмешательства проходит в тесном контакте с аппаратом Совета Безопасности. Оттуда тоже произрастают разные законотворческие новеллы.

– 11 июля – ровно год хабаровским протестам. Можно ли сказать, что это были последние крупные протесты в России, и больше дураков нет, такой ценой идти митинговать на улицы?

– Кто же такое может сказать?! "Последние в России протесты"! Нет, конечно. Общественно-политические процессы вообще не заканчиваются никогда. Народы, политические нации довольно редко проваливаются сквозь землю. Они продолжают функционировать.

Можно задаваться вопросом, на какой период подействуют те меры ограничения протестной активности, которые мы видели во всей красе в течение 2020–2021 гг. Это хороший вопрос, но ответа на него я вам не дам, потому что это было бы недобросовестно. А протестная активность, протестная деятельность в отличие от протестных настроений – самая малопредсказуемая материя на свете. Обычно считается, что для того, чтобы народ вышел на улицы, должно произойти что-то ужасное. На самом деле, никакой корреляции между ужасностью и реакцией на нее нет. Народы и политические нации прощают, не замечают, быстро забывают самые чудовищные акты государственного людоедства. А потом кто-нибудь обидит рыночного торговца, как в Тунисе, и вдруг все встали на уши и пошли протестовать с такой силой, что режим сменился. Считается, что в авторитарных политических моделях граждане безразличны к выборам, потому что они воспринимают фальсификации как должное, вообще выборами не интересуются, им прививают политическую пассивность. Все это правда. Пока, наконец, вдруг в Беларуси тот народ, который считался самым кротким, терпеливым, советским, крестьянским, каким угодно, не подходящим под определение "революционной массы", вдруг возьмет да и начнет эту самую революционную активность.

Протесты в Хабаровске, осень 2020

Хабаровские события отличались долгосрочностью. А долгосрочный протест обладает вот каким свойством: он запоминается, он оставляет следы, он формирует политическую нацию. Это же самое можно сказать и про белорусов: если бы это не звучало так бесчеловечно, я бы сказала, что белорусы делают себе историю. Они формируют себе политическую, гражданскую нацию, которой до этого у них не было. В этой перспективе ситуационное поражение или победа не так много значит. Так пишется история. История пишется долго. Опять же, людей, которые страдают прямо сейчас, это не очень утешает. Но я не могу об этом не сказать, потому что это мой предмет научного исследования.

Хабаровский протест пользовался самой большой симпатией среди всех протестных кампаний, судя по опросам. Ему люди в России сочувствовали больше всего. Он выглядел не политическим, не вождистским, не московским и не корыстным, не радикальным. Ему сочувствовали гораздо больше, чем протестам, связанным с Навальным, и больше, чем московским протестам 2019 года, потому что московские протесты традиционно рассматриваются в остальной России как производная от специфической московской зажратости. Про Хабаровск этого сказать никак нельзя. Поэтому уровень поддержки или, по крайней мере, сочувствия или симпатии к нему был невероятно высок. Такое не проходит бесследно, такое не забывается.

Мы живем в потоке новостей и хотим, чтобы вслед за событием быстро происходило другое событие, как эффект домино, как цепь, которая поджигается и бежит по ней огонек, пока не взорвется динамитная шашка. Мы развращены нашим опытом быстрого информационного потребления новостей ("быстрый сахар информации"), он приучает мозг к определенной скорости. При этом надо понимать, что общественное сознание – ужасно инерционная материя, безумно долго она меняется. В ней застревают куски десятилетней давности, которые, казалось бы, давно прошли, все умерли, но это не просто помнится, а еще влияет на то, как люди оценивают последующие события, как они принимают решения, как они себя идентифицируют политически. Наше сознание, которое нам кажется гибкой, самой быстрой частью нашего бытия, на самом деле очень инерционно. Уже бытие изменилось, а сознание за ним не поспевает. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот.

Поэтому, когда мы говорим, что "все давно забыли про Навального", или "хабаровский протест подавлен", или вообще весь протест подавлен навеки, мы просто не понимаем, как функционируют большие человеческие массы, как функционирует огромный бассейн, который мы называем информационным полем. Мы барахтаемся на его поверхности и смотрим на вздувающиеся пузыри. В его глубине бродят совсем другие гольфстримы. И Навальный, и его агитация, пропаганда, тот опыт, который он дал людям, как работавшим в его структурах, так и просто наблюдавшим за этим – это меняет страну. Хабаровский протест меняет Хабаровск. Восприятие людьми того, что происходит в Беларуси, меняет их представление о том, что вообще возможно, как бывает, как у нас тоже может быть или быть не может. Это долгие, длинные процессы.

– Все это – кирпичики в фундамент политической нации?

– Это этапы ее формирования. Особенно очевидно это в случае с белорусами – они переживают драматические события с высоким уровнем вовлечения. Мы до такой стадии еще не доросли. Если мы посмотрим Всемирное исследование ценностей Инглхарта, результаты последней, седьмой волны, мы увидим, насколько в том общем процессе изменения, трансформации ценностей постсоветских этносов белорусы ушли дальше нас в переходе от ценностей сбережения, безопасности к ценностям развития, самовыражения. Все идут этим путем – Россия, Украина, Беларусь. Но белорусы убежали вперед довольно значительно. Посмотрите на карту ценностей, сравните 2017 год и 2020 год. Вы увидите, что в Беларуси происходили фундаментальные социальные сдвиги, которых никто не замечал, пока они не стали проявлять себя в политическом действии. Тогда все страшно удивились – как же так? Мы думали они такие, а они эдакие. Так бывает. Поэтому еще раз прорекламирую ценность социальных наук.

– Выборы, которые состоятся этой осенью, могут принести что-то неожиданное? Или все настолько зачищено, что нечего ждать вообще?

– Я не могу в таких терминах рассуждать. Я не знаю, что для вас неожиданно, а что ожидаемо. Я не знаю, что вам скучно, а что вам весело, что вас развлекает.

– Меня бы очень "развлекла" смена власти в стране.

– Это дорогое развлечение. Нет, такого пока не ожидается. Того, что называется "опрокидывающие выборы", которые время от времени случаются в автократиях, мы не ждем. Из этого не следует, что их не может внезапно произойти, но не ждем, признаков не видим. Рассматриваем эти выборы как элемент длинного электорального цикла 2018–2024. Сами по себе осенние выборы, судя по всему, порадуют организаторов своим ходом и результатами. Не видно признаков готовности к протесту по их поводу. Хотя из этого не следует, что ничего не случится. В избирательных кампаниях иногда что-то происходит, что людей вдруг внезапно возмущает. Для граждан избирательная кампания еще не началась. По опросам "Левады", около 30% москвичей вообще знают о том, что осенью будут выборы. Люди у нас принимают решение, как голосовать, уже зайдя в кабинку. Когда все вернутся из отпусков, поведут детей в школу, тогда начнет до людей смутно доходить, что у нас какие-то выборы, не раньше.

Пока мы видим недопуск кандидатов на фундаментальной основе: стратегический, не точечный, а системный недопуск. Недопуск все последние избирательные циклы был основной выборной технологией. Всего остального недостаточно – ни контроль над массмедиа, ни контроль над финансовыми потоками, ни даже фальсификации не позволяют быть уверенными в результате, если будут допущены альтернативные кандидаты. Но трагедия выборов для электоральных автократий состоит в том, что какая-то альтернатива все равно должна быть. Для того, чтобы убить суть выборной процедуры, необходимо быть советской властью и иметь один пункт в бюллетене. Если вы до этого не дошли, все равно у вас будут неприятности: кто-то пролезет, кто-то из тех, кого вы считали системным и допустили на этом основании, выиграет выборы и вообразит, что он теперь народный избранник и начнет вести себя странно. Под флагом парламентских партий пролезут какие-нибудь враги. В общем, покоя вам не будет. Есть на этот счет прекрасная научная статья 2013 года, ничуть не устаревшая: Хейл, Липман, Петров "Три дилеммы гибридных режимов". Вот она ровно про это. Одна из трех дилемм – как раз выборы. Она принципиально неразрешима. Десятилетиями доминирует правящая партия, как это бывает в латиноамериканских электоральных автократиях. Потом происходит смена поколений, народился новый избиратель, умер старый партийный вождь, и вдруг ваши спойлеры, спарринг-партнеры тоже поменялись. Пришло новое поколение партийной бюрократии, которое хочет мандаты, а не просто платьишко и ничего не решать. Они начинают либо нарушать договоренности, либо говорить, что мы вообще договоренности понимаем не так, у нас уже мандат, передоговаривайтесь с нами заново. Это бывает. Поэтому автократия выборы ненавидит, но избавиться от них не может.

Мы с вами пока не на том этапе, когда есть основания для серьезных опасений. Пока все выглядит так, что с помощью пандемических ограничений, делающих невозможными массовые мероприятия; трехдневного голосования; голосования на дому; электронного голосования и, главное, – недопуска кандидатов получится и достичь электорального результата, и достичь его таким образом, чтобы это не вызвало массового возмущения. Мало цифру объявить гражданам, надо ее продать обществу, надо, чтобы общество в нее поверило. Надо, чтобы граждане были убеждены, что честные результаты выборов не очень сильно отличались бы от нечестных. Что происходит, когда люди в это верить перестают, мы видим в Беларуси. То есть, одно дело сказать: "У меня 80%", а люди думают: "У тебя может на самом деле 60%, ну ладно". А другое дело: "Ребята, у меня 80%", а граждане говорят: "Ты знаешь, у тебя 3% на самом деле". Вот это другая ситуация, точка потери равновесия. Мы, кажется, еще не там.

Поэтому пока прогноз такой. Выборы пройдут относительно мирно. Организаторы будут относительно довольны. Но в Думу могут пролезть какие-то отдельные депутаты, которые, благодаря тому, что все остальные не допущены, будут смотреться там преувеличено ярко, диспропорционально своему политическому росту. Они будут привлекать внимание, потому что будут представителями всех непредставленных. И они в этой Думе будут больше шуметь. Парламентскому большинству это не повредит. Но это сделает Думу более видимой, чем она была до этого.

Я ориентируюсь на пример Мосгордумы 2019 года. Пока появление новых партий в Думе мне не очень видно. Более того, мне кажется, что партия "Справедливая Россия", образовав три головы, не очень гармонирующие друг с другом, этим скорее повредит себе, чем поможет на выборах.

– "Умным голосованием" стоит пользоваться?

– Это научно доказанный эффективный инструмент. Есть публикации на эту тему. "Умное голосование" доказуемо эффективно для снижения результата правящей партии, либо для недопуска переизбрания инкумбента. Не для избрания честных депутатов! Не для преобразования страны к лучшему, не для достижения всеобщего счастья, а ровно для этого. Если вашу душу греет возможность уменьшить результат правящей партии или выкинуть из одномандатного округа того кандидата, который уже считает его своим – без сомнения, есть данные электоральной статистики, которые на нескольких электоральных циклах говорят о том, что это эффективно. Следующий вопрос, который у вас возникает – кому именно вы дарите этот мандат, кому именно переходят эти голоса – это вопрос второй, тут мы таких научно подтвержденных данных не имеем. Но для означенной цели "Умное голосование" эффективно.