В Петербурге, в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме, открылась выставка “Эрика берет четыре копии…”, посвященная феномену самиздата в СССР. Казалось бы, экспонаты выставки рассказывают о временах ушедших. Но на самом деле в условиях нынешней цензуры и подавления всяческой свободы слова в России очевидно, что самиздат – это не только о прошлом, но и о дне сегодняшнем. Корреспондент Север.Реалии побывала на открытии выставки.
Экспонаты выставки "Эрика берет четыре копии..."
В 70–80-е годы прошлого века центрами духовной жизни в стране часто становились котельные, куда кочегарами устраивались работать так называемые "отщепенцы", "тунеядцы" и прочие неугодные советской власти элементы. Здесь в котельных нередко встречались тогдашние диссиденты, читали, а иной раз и размножали самиздат, и, как водится, спорили о судьбах России.
– Мы работали в одной такой котельной вместе с поэтами Владимиром Эрлем и Владимиром Хананом на Центральном телефонном узле, – рассказывает поэт Борис Лихтенфельд, поэт, в 1970–80-е годы публиковавшийся в самиздатовских журналах. – Мы часто заказывали распечатки интересующих нас текстов на всех троих. Например, однажды я попросил распечатать “Рифмованную околесицу” Владимира Уфлянда, в другой – роман в стихах “Время встречи” Бориса Куприянова. У меня была знакомая еще по институту, Наташа Лесниченко-Волхонская, она была женой художника и впоследствии депутата Госдумы Юлия Рыбакова, а раньше работала секретаршей у Константина Кузьминского (поэт, литературовед, издатель, известный деятель ленинградского андеграунда. – СР) и иногда делала для нас копии. Вдруг она звонит среди ночи: нужно срочно встретиться. И вот, я в полночь на улице где-то встречался с ней и Рыбаковым. Оказывается, у Ростислава Евдокимова-Вогака (поэт, диссидент. – СР) был обыск, и Наташа срочно передала мне журнал “Часы” с романом Куприянова, чтобы если придут к ней, то его бы не конфисковали (Евдокимова тогда арестовали, он получил срок, но показаний ни на кого, кроме себя, не дал. – СР). А теперь книга издана, ее можно прочитать. Сначала его издали в 1989 году в Париже, а потом уже переиздали здесь, в России, по моей инициативе, вместе с другими стихами под названием “Каллиграфия времени”.
Рукописные издания самиздата
За каждым листочком, книжкой, журналом на выставке стоит почти детективная история. Устроители сразу оговариваются, что полностью представить такое объемное явление, как самиздат (плюс “тамиздат” – то, что издавалось за границей), просто невозможно. Это тысячи и тысячи имен – не только авторов и издателей, но и распространителей, хранителей, читателей. И как это ни странно для посетителей, но факт – эта выставка, как и любое музейное событие, родилась не вчера и не в ответ на какие-то конкретные события, а планировалась и создавалась последние полтора года, планомерно собиралась по частным коллекциям. Что называется, идеи носятся в воздухе. Просто у некоторых получается их вовремя воплощать.
В кабинете Бродского в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме тоже есть самиздатское издание стихов поэта – знаменитое марамзинское собрание сочинений поэта
– Эти желтые листочки, которые мы передавали друг другу в коридорах филфака, – говорит на открытии выставки Нина Ивановна Попова, президент Благотворительного фонда друзей Музея Ахматовой, – давали какое-то поразительное пространство свободы, диалога с кем-то невидимым и абсолютного счастья. Это была молодость века, молодость духа, это была надежда. Когда я читала их, мне казалось, что, если бы это прочитали все, если бы это стало возможно, жизнь бы изменилась. Мы знаем, что этого не случилось. Есть слова Ахматовой, которые она сказала в 1956-м, что две России, когда все вернутся из лагерей, посмотрят друг другу в глаза – та, что сажала, и та, что сидела. Это иллюзия, этого не получилось. У этой выставки есть трагическое измерение, которое состоит в том, что этого не получилось. Но все равно: “Эрика берет четыре копии”.
Вячеслав Долинин
Вячеслав Долинин, бывший политзаключенный, член редколлегии журнала "Посев", издатель "Информационного бюллетеня" Свободного межпрофессионального объединения трудящихся (СМОТ), член НТС (Народно-трудового союза российских солидаристов), рассказывает: тот, кто хотел читать самиздат, должен был соблюдать конспирацию.
– Копии обычно передавали дома, при личной встрече, – вспоминает Долинин. – Увлечение самиздатом началось через увлечение литературой. Впервые с самиздатом я соприкоснулся лет в 16. Сначала это была поэзия, в основном Серебряный век – Мандельштам, Гумилев, Цветаева – иначе с ней было не познакомиться, книги начала 20-го века и тамиздат были малодоступны. Ну а первый самиздат, который я уже сам стал распространять, – это стенограмма процесса над Иосифом Бродским в 1964 году. Сам я печатать не умел, но находил тех, кто из интереса и энтузиазма был готов помочь. В ответ на копии, которые давал почитать я, мне тоже доставалось что-то.
Стихи Анны Ахматовой, изданные в самиздате и тамиздате
За самиздат можно было серьезно пострадать.
– Постепенно я стал читать политический, религиозный, правозащитный самиздат – и это уже было опасным, – говорит Долинин. – Когда с 1980 года мы с Ростиславом Евдокимовым стали издавать "Информационный бюллетень" Свободного межпрофессионального объединения трудящихся (СМОТ), то конспирация стала еще суровее. Предыдущую редакцию бюллетеня посадили, и мы даже не знали тогда, на каком номере они остановились, начали с десятого. А на самом деле, наши предшественники остановились на шестом! Все, что касалось бюллетеня, мы с Ростиславом даже не обсуждали вслух, а тем более по телефону, только писали при встрече на бумаге, а потом складывали листочки гармошкой и сжигали в пепельнице. Авторы писали только под псевдонимами или просто без подписей.
По словам Вячеслава Долинина, бюллетень распространялся примерно в 10 городах СССР.
– К нам приезжали курьеры из Франкфурта-на-Майне, которые назывались “орлами”, там тогда находилась штаб-квартира Народно-трудового союза российских солидаристов (политическая организация русской эмиграции, которая издавала журналы “Посев” и “Грани”. – СР), и вывозили самиздат. Курьеры тоже приезжали не пустые – они привозили изданные на Западе журналы, книги, а также шифрованные письма, на которые мы отвечали. Курьер не имел при себе никаких записанных адресов, имен, контактов, все было только в памяти. Иначе КГБ мог бы установить адресатов. Курьеры умели обнаруживать слежку – если они видели за собой “хвост”, то не шли на встречу. Как именно мы передавали рукописи – я не готов рассказать, кто знает, это еще может пригодиться. Наших курьеров КГБ не удавалось поймать. За 30 лет в СССР было совершено около тысячи ходок через границу и обратно, и случаи провалов были единичные. В 1981 году редакционный портфель мы передали в Москву. Но в 1982 году арестовали и нас, и московскую редакцию бюллетеня. Всего тогда было арестовано 20 человек – кто-то получил сроки, другие оказались в психбольнице, кто-то смог эмигрировать.
Цитаты из выступлений политических заключенных и их защитников, которые распространялись в самиздате
Вячеслав показывает свою фотографию в череде других, на стене музея. Странное, застывшее выражение лица контрастирует с другими живыми, смеющимися лицами.
– Эта фотография снята в лагере, перед тем этапом в ссылку. На всех был один единственный пиджак, белая рубашка и галстук, и вот всех зэков фотографировали по очереди, на фоне белой простыни.
Известный петербургский краевед и экскурсовод Ирина Вербловская – узница ГУЛАГа, пять лет отсидевшая в тюрьме и лагере за “соучастие в антисоветской агитации” совместно с математиком и диссидентом Револьтом Пименовым. Ирина Савельевна говорит, что у нее к самиздату отношение самое уважительное и глубокое: “Потому что в самиздате было реальное творчество без оглядки на инстанции”. При этом Вербловская, читавшая много самиздатских текстов, дома старалась их не хранить.
– Я сама прошла ГУЛАГ, была потом человеком осторожным и оставалась у власти все время “на мушке”. И сейчас я не уверена, разговаривая по телефону, что разговариваю только со своим собеседником. Тема самиздата не исчерпала себя, цензура существует, и эта выставка показывает нам наше никуда не ушедшее прошлое.
Поэт Елена Пудовкина публиковалась в самиздатских журналах “Обводный канал”, “Часы”:
– Самиздат нам дал возможность как минимум познакомиться с текстами друг друга, очертить свой круг читателей. Я к самиздату шла, если можно так сказать, естественным путем – когда меня вытеснили из официально публикуемых поэтов, когда мною заинтересовался КГБ, когда я ушла работать в котельную, чтобы писать то, что хочу.
Сергей Стратановский
Поэт Сергей Стратановский, издававший в 1980-е журнал “Обводный канал” с Кириллом Бутыриным, тоже считает, что сегодня очень важно вспоминать о самиздате:
– Потому что тогда мы благодаря нему отвоевывали свой кусок свободы. Самиздат был частью такого огромного явления, как “вторая культура”. Туда входила и периодика – она тут представлена совсем немного, – и религиозно-философские семинары, и неофициальные выставки, которые организовывались в квартирах или вообще на природе. Благодаря всему этому образовалась среда – мы поняли, что мы не одни, есть единомышленники, причем и писатели, и художники, и фотографы, музыканты. Сегодня самиздат говорит нам о том, что за свободу нужно бороться.
Эмиль Капелюш создал "комнату" с главной героиней выставки – пишущей машинкой
Эмиль Капелюш, художник выставки, создал пародию на современный офис – несколько комнаток, рассчитанных на одного человека, в каждой из которых есть рабочее место: стол, стул, лампа и та самая главная героиня самиздата – печатная машинка, модели “Эрика” или другая. В этом микромире, где есть только ты, твой текст и стук клавиш (даже без выхода в интернет), можно полностью погрузиться в то, что ты читаешь и переписываешь, будь то стихи Мандельштама или Бродского, роман Булгакова или Набокова, а может, речь на суде очередного политзаключенного… В этом странном офисе, с карболитовыми лампами и тонетовскими стульями (Михаэль Тонет – основатель легендарной мебельной фирмы. – СР), есть и “красная комната” для проявки фотографий, и проигрыватели с пластинками “на костях” (сленговое название самодельных пластинок, изготовлявшихся на рентгеновских снимках. – СР), и самодельные журналы, которые умудрялись выходить десятилетиями, и переписанные вручную сборники стихов.
– Здесь все рассказано так, словно прийти должны дети, – объясняет Эмиль Капелюш. – Я проверял – на двадцатилетних, тридцатилетних, сорокалетних, и для всех тут были неизвестные слова, которые нашему поколению кажутся очень простыми. Но они куда-то исчезли. Для них “оттепель” – это просто время года. И поэтому тут на стенах наш наивный словарь понятий.
Самиздатский лексикон
Читаем. “Березка” – магазин, где на валюту можно было купить дефицитные товары. Кажется, мы сейчас делаем это через Интернет, но это тоже не для всех – нужно иметь карту иностранного банка, использовать специальные сервисы доставки, в общем, элитарное развлечение. “Чайный гриб” – теперь он снова в моде, просто из трехлитровой банки переместился в бутылку с модной этикеткой “Комбуча”. “Инакомыслящие (или диссиденты)” – тут, похоже, ничего не изменилось, а вот слова "копирка" и "глушилка" могут быть основательно подзабыты – и тогда их значение растолкует самиздатский лексикон. "Ц – цензура" – слишком актуальное сегодня понятие, которое повторяют со всех сторон, правда, наполняя разным смыслом, поэтому всегда полезно обратиться к первоначальному значению.
Впрочем, возможно, Эмиль Капелюш несколько преувеличил разницу поколений, и они ближе друг к другу, чем кажутся. Тем более что соцсети и мессенджеры в каком-то смысле можно рассматривать как современную реинкарнацию самиздата. Во всяком случае сегодня, когда независимой прессы в России не осталось, стоит помнить, что несколько поколений российских писателей и поэтов, включая Иосифа Бродского, стали известны именно благодаря самиздату и что именно внутри этого явления родилась в советские времена неподцензурная журналистика. Обо всем этом рассказывает выставка "Эрика берет четыре копии..." – а также о квартирных выставках и концертах и о диссидентском движении в СССР.
Выставка продлится до 11 декабря.