Почти два месяца Маргарита, военнослужащая по контракту, побывавшая на войне в Украине, находится на реабилитации. Она посещает психолога, принимает сильные антидепрессанты, пытаясь забыть произошедшее с ней в последнее время. Но забыть не получается. Больше всего Маргарита боится вернуться назад в свой полк, где женщин из медицинской роты, по её свидетельствам, угрозами склоняли к сексуальным связям с офицерами. Обо этом она рассказала корреспонденту Север.Реалии.
– Бывает, кажется, что под окном кто-то ходит, или предметы двигаются. Или как будто кто-то сидит на мне, – описывает свое состояние Маргарита. – Постоянно сны какие-то кошмарные и панические атаки. Они диагноз какой-то поставили, я не помню так, без бумажки. Сказали, что полгода потребуется на то, чтобы прийти в себя. Мне одной оставаться нельзя, хотя очень хочется закрыться от всех в комнате. Но даже когда я не одна и чем-то занимаюсь, у меня все равно перед глазами стоит весь этот ужас.
По словам Маргариты, когда она была на войне, то не замечала происшедших с собой изменений, а, вернувшись в Россию, поняла, что психика у нее полностью надломлена. О том, что видела и пережила, она рассказывает спокойным ровным голосом, но от этого истории об убийстве солдат своими же сослуживцами, издевательствах пьяных офицеров над мобилизованными и принуждениях к сексуальным связям замужних женщин из медицинской роты звучат еще страшнее. Саму Маргариту сломать и "подложить" под кого-то так и не смогли, хотя и пытались с первого дня.
"Полкан на тебя глаз положил"
Заключить контракт 42-летней Маргарите предложили летом 2022 года, когда она пришла в военкомат за справкой для банка о том, что является военным пенсионером. В 2017-м, после одиннадцати лет службы в армии, она вышла на пенсию и переехала в Белгород, но нормальной работы за пять лет найти так и не смогла. Да и в целом на гражданке, по ее словам, не прижилась, поэтому и решила поехать добровольцем на "спецоперацию".
– У меня дети больные, хоть и взрослые уже. Они на мне, и я одна у них. Плюс кредиты. В общем, я согласилась, – говорит Маргарита. – По специальности, связистом, они меня не взяли, взяли в медроту санитаром госпитального отделения. Пришлось всему этому быстро учиться, потому что времени думать не было.
Но в медицинской роте Маргарита оказалась не сразу. По ее словам, полковник, которому она приглянулась, в приказном порядке определил ее в штаб.
– Когда я только прибыла в Нижний Новгород, в Новосмолино, меня на построении этот полковник сразу же заметил. Он командует 10-м танковым полком. Он сказал: "Марго, подойди, ко мне". Спросил, почему я не одета, у меня еще формы тогда не было. Я сказала, что наша профслужба очень плохо работает и на меня размера нет. Он распорядился, чтобы меня одели и сказал, что я завтра выхожу в штаб работать. Я сначала не поняла, я вроде бы в медроту приехала, и мне медицинскому делу надо учиться. А когда вышла уже в штаб на работу и стала с ребятами из отдела кадров поближе общаться, они мне сказали: "Полкан на тебя глаз положил. Будешь полевой женой, наверное". Я спросила, как это, а они ответили: готовить, стирать и ублажать.
Через месяц сформированный полк отправили "за ноль" (в Украину. – СР). Там Маргарита надеялась отбиться от домогательств высокопоставленного офицера, которые становились все навязчивее, спасать раненых и быть полезной, но вместо этого оказалась посреди настоящего кошмара, где действовал лишь один закон – слово полковника. Поняв, что добровольно становиться полевой женой Маргарита не собирается, он приказал создать для нее невыносимые условия, которые вынудили бы ее согласится на это.
– Когда мы приехали за ноль, и я, наконец, попала в медроту, ее командир сказал мне, что полкан велел меня жестко наказать, – рассказывает Маргарита. – Месяц я просто жила на улице. Когда другие ночевали в палатках и домиках, я спала на земле, возле дороги, в маленьком лесочке. Вместе с мышами-полевками. Пыталась как-то себя согреть, конечно. Но, когда ты замерз, ты не уснешь никогда. Могли и голодной оставить. Сломать хотели, в общем, чтобы я согласилась с ним спать. Но я выдержала, и когда он понял это, меня сразу же закинули в артиллерию, тоже по его приказу. В красную зону, на самый передок. Может, думал, что я там сдохну.
А вдруг беременной вернусь?
В медроте, по словам Маргариты, вместе с ней было семь женщин в возрасте от 23 до 38 лет, и каждую пытались "подложить" под офицеров-взводников (командиры взводов. – СР).
– Одну в разведку, другую к танкистам, третью в пехоту. Когда мы туда заходили, никто, конечно, не знал, что там происходит. А когда мы все поняли, назад уже дороги не было, – говорит Маргарита. – Я своими глазами видела, как офицер-взводник подстрелил "свою" девушку, Светлану. Перепили они там, или ревность какая-то была, не знаю. А обставили так, будто это украинцы сделали. Он себе руку прострелил, как будто бы ее защищал, и недели через три где-то вернулся обратно из госпиталя.
После полученного ранения Светлана выжила, но осталась инвалидом. У нее уже было пять операций, и на очереди шестая.
– Ее сначала отправили в Волноваху, но там ничего не сделали. Потом в Ростов и потом только в Москву, где она пролежала месяца два. Ей все поудаляли. Ранение было не сквозное, пуля там внутри разгулялась хорошо и застряла. Все ей раздербанила просто. Сейчас она дома у себя в Бурятии, но в марте ей опять в Москву возвращаться на очередную операцию. Будут сшивать остаток кишечника. У нее где-то в феврале контракт должен был закончиться, мы мобилизовались почти одновременно, но она успела отслужить только сентябрь и октябрь, – рассказывает Маргарита.
Перед тем, как все случилось, командир взвода с позывным "Акация", выстреливший в Светлану, избивал ее прикладом, были свидетели этих избиений. Маргарита говорит, что происшедшее повергло ее в абсолютный шок. Все женщины-военнослужащие были замужем, но о том, что их принуждают спать с офицерами, мужу рассказала только Светлана.
– Она одна позвонила и призналась. Потому что вдруг беременной вернется – и что тогда говорить? Муж с ней на связь не выходил пару недель, а потом позвонил и сказал, что простил и будет ждать, лишь бы живая приехала. Я тогда не выдержала, сказала, что молчать не буду. Вы тут своих мочите! Начмед дивизии, тоже женщина, полковник, была возмущена этим всем, но она найти нас никогда не могла. Наша медрота находилась всегда черт-те где – когда остальные жили уже в домиках. Пускай в заброшенных, но в домиках, а мы жили в лесу. Ни одна гуманитарка никогда до нас не доходила, хотя я много раз заказывала, мы в этой гуманитарке очень нуждались.
В итоге почти всех девушек, угрозами или издевательствами, делающими жизнь невыносимой, сломали и заставили оказывать сексуальные услуги. Кто-то из них, по словам Маргариты, спал даже с несколькими мужчинами. Но их в такой обстановке никто не осуждал, поскольку нужно было просто как-то выжить.
– Алину отдали еще в сентябре. Просто поставили перед фактом – будешь вот с этим, ты ему понравилась. Она тоже из моего города. У меня там был человек, водитель, который все время двигался вместе со мной, рядом был. Он ее нашел потом, и я поговорила с ней. Спросила, все ли у нее в порядке. Если нас раскидывали по взводникам, то всех собирали потом, – рассказывает Маргарита. – А ее в медроту не возвращали назад. Ну, и она просто сказала, что у нее все нормально. Мне потом по секрету водитель шепнул, что ее просто затаскали там конкретно, и поэтому ее полкан назад не отправляет, там все удобно. Девочка пошла на это. Да и в основном девчонки смирились. Решили, что лучше жить в раю на этой войне – накормленной и с сигаретами. Мне как-то один офицер сказал: "Алинку мы продали, а давай и тебя продадим!" Но я на него так посмотрела, видимо, что он тут же добавил: "Ладно, шучу".
Сбежать в Россию женщины не пытались, потому что через границу просто бы не пропустили, говорит Маргарита. Да и свои же, по ее словам, могли бы за такое легко пристрелить.
Женщины на войне
Петербурженка Марина Зайцева – отставной прапорщик, с 2001 по 2006 год проходила службу в Чечне. Сейчас она бы, скорее всего, тоже оказалась на войне, но в 2019 году уволилась со службы. По словам Зайцевой, так называемые "полевые жены" в армии существуют давно. И женщины, которые соглашаются на эту роль, могут переходить от одного военного к другому в случае, если "муж", например, куда-то переводится. Такие случаи были, когда она служила. Но "полевые жены" – это, как правило, одинокие женщины, и с офицерами они живут по доброй воле.
– Мы когда были на чеченской войне, помню, сидим за столом все вместе: офицеры, сержанты, прапорщики. Провожаем одну партию и встречаем другую, – рассказывает Марина. – И одна женщина за столом другой жалуется, что вот "мой" типа уехал. Домой уехал, к жене, к семье. А вторая ей сочувствует, что придется тебе, мол, новую "крышу" искать. Тут разные ситуации бывают. Все от женщины зависит, конечно. От того, как она себя поставит. Кто-то может за себя постоять сам, а кто-то крышу ищет. Я вот могла.
Марина говорит, что женщинам в армии и на войне действительно тяжело, но большей частью это связано с продвижением по службе. Она вспоминает, как во время чеченской войны один из офицеров вымогал у нее деньги за должность. В итоге вымогателю – начальнику штаба пришлось даже "врезать прямо в зубы". Сделать это, по словам Марины, мечтали многие подчиненные офицеры, и о своем поступке она нисколько не сожалеет. А сослуживцы после случившегося даже "жали ей руку".
В армию Зайцева пришла, когда ей было 34, и, оглядываясь на опыт собственной службы, она говорит, что молодым девушкам, которым чуть за 20, идти в вооруженные силы точно не стоит: в российском обществе существует стереотип, что женщина на войне – проститутка. И это очень печально.
Рыли себе могилы
Военнослужащая Маргарита, рассказавшая корреспонденту Север.Реалии историю о сексуальных домогательствах в своем полку, утверждает, что по солдатам офицеры тоже стреляли. Правда, при иных обстоятельствах. К тем, кто не хотел идти на передовую, применяли уже испытанный прием – держали голыми в холодном и сыром подвале с крысами. Но, если это не помогало, был у подчиненных командира полка и свой "оригинальный" способ воздействия на отказников.
– Могилы себе рыть заставляли. Выроют яму, их туда ложиться заставляют. А другие ребята под дулами автоматов землей присыпают их сверху полностью. Даже головы не остается снаружи. Ну, какое-то время так можно пролежать. Потом взводник или ротный отходит и на вскидку стреляет по этим ямам очередью. В кого попал – до свидания, а кто выживал – дураком уже из этой ямы вылезал. Им все равно уже было. Их на передок и отправляли. Кто-то не вернулся, а многие мужики взрослые до сих пор ссутся, – говорит Маргарита.
Мобилизованных ребят, которых избивали свои же, она выхаживала несколько раз. В госпиталь их отправляли только в крайнем случае, при угрозе смерти. Других не вывозили, чтобы не "палиться".
– У одного спросила, за что его. Он сказал, что не помнит ничего. Удар был резкий прикладом, он сознание потерял, а потом уже добивали, видимо. Он в ужасном состоянии был, – говорит Маргарита. – И я кое-как добилась, чтобы мне выделили машину – мы тогда в Донецке стояли – и отвезла его в госпиталь в Волноваху. Ему там оказали помощь и в Ростов отправили. Сейчас не помню ни имени его, ни фамилии. Там много таких ребят было.
Трехсотых (раненых) по возможности тоже старались в Россию не вывозить. Только тяжелых. Остальных требовали лечить на месте, чтобы снова как можно быстрее отправить на передовую. Через какое-то время Маргарита, по ее словам, на все творящееся смотрела "стеклянными глазами". Иначе, признается она, психика бы просто не справилась.
Чернота вместо пальцев
– Если кто-то имел возможность выехать в город и приобрести там картошку или мешок лука, медикаменты и так далее, то все это потом выменивалось, – говорит Маргарита. – Потому что у людей ничего не было. Ребята в окопах сидели голодные и драные, зарплаты не получали по полгода. То есть затянули их туда обманом. За сентябрь заплатили, а в последующие месяцы ни копейки не платили. Как будто бы людей не существует. Вот с ними мы обмен и делали на продукты. Нам ведь тоже в медроте нужно было оружие и припасы, чтобы себя защищать. Мы когда выходили из России, нам по четыре рожка на тридцать патронов дали только. Этого на один раз не хватит даже. Я всегда старалась запасы какие-то делать. Мы же на войне.
Не было, по словам Маргариты, не только патронов и гранат, но и техники. Не на чем было выехать даже в ближайший магазин, находившийся в 60 километрах.
– Все стояло разбитым и поломанным. На запчасти постоянно деньгами скидывались, потому что технику надо было чинить на случай, если собираться куда-то и рвать когти, – продолжает Маргарита. – Я сначала в Нижнем Новгороде была, и там огромная погрузка шла: БТРы, танки, БМПшки. Первая погрузка трое суток длилась. Вторая погрузка тоже огромная. Мы сами вместе с этой техникой ехали поездом, ждали, пока все погрузится. А когда мы зашли за ноль, ничего почти не было для войны. Куда все это делось, продали, что ли? Но рот не откроешь, хотя все прекрасно понимали. Я думаю, что это все продавалось украинцам, и это не только мое мнение. Поэтому у нас и потери такие страшенные. Да что там говорить, если на передок без автоматов отправляли.
Одно из самых страшных воспоминаний Маргариты – российские солдаты, стрелявшие сами в себя для того, чтобы выбраться с передовой.
– Они себе ноги простреливали, потому что в окопах находились неделями и уже ходить не могли просто. От постоянной сырости и морозов у них ноги начинали гнить. Когда они берцы снимали, я просто в ужасе была, никогда такого не видела. Чернота сплошная с мясом, с кровью пересохшей, даже пальцев не различить уже было. Только ампутировать оставалось, – вспоминает Маргарита.
В войсковой части в Новочеркасске и в военкомате Маргарите настоятельно рекомендовали не появляться. По крайней мере, до тех пор, пока она на лечении. Ей сказали, что полковник снова хочет вывести ее "за ноль". Зная об этом, Маргариту не положили в госпиталь и не отправили на реабилитацию в санаторий для военных, а отпустили лечится домой, в гражданскую больницу.
Однако, несмотря на пережитый ад и грозящую опасность, Маргарита и сейчас хочет продолжить службу, только в другом полку, а лучше вообще на приграничной территории. Говорит, что жизнь на гражданке не складывается, да и денег в Белгороде таких, чтобы хватало на жизнь, не заработать.
– Самые большие зарплаты в городе у нас на ГОКе (горно-обогатительном комбинате. – СР). Там мужики получают по 60–80 тысяч рублей. Но я же в шахту не полезу, я ведь девочка, – говорит Маргарита. – А в остальных местах зарплата 20 тысяч рублей. Хотя статистика говорит, что у нас тут средняя зарплата 40 тысяч. Но все это брёх собачий. Нет таких зарплат здесь. Да и ребятам хочется помогать, чтобы они хотя бы сытые были. Какое-то чувство долга есть, что-то незавершенное. Не знаю, может, я, конечно, больной человек уже? Но да, послужила бы еще, наверное.
Она была в приемной у губернатора области и там, с ее слов написали и отправили жалобу в Министерство обороны РФ.
– Так лучше, думаю. Если за меня губернатор заступился, больше шансов все-таки, что отреагируют, чем я бы сама написала просто.
Домогались до каждой четвертой
Доцент ВШЭ в Санкт-Петербурге Максим Арзамасцев в своей научной работе, посвященной сексуальным домогательствам, приводит статистику, согласно которой каждая четвертая женщина-военнослужащая в российской армии в той или иной форме подвергалась сексуальным домогательствам. Психолог Игорь Селиванов, изучающий отношения в воинских коллективах, вспоминает историю о том, как во время чеченской кампании в одной из частей замполиту приходилось буквально прятать незамужних женщин-контрактниц от офицеров, приезжавших в часть с проверкой.
Секретарь Комитета солдатских матерей России Валентина Мельникова говорит, что за всю историю ее правозащитной деятельности, которая началась еще в СССР, случаи обращения женщин по поводу сексуальных домогательств или изнасилований со стороны сослуживцев единичны. Как правило, женщины о таких вещах предпочитают не заявлять.
– До тех пор, пока они молчат, это так и будет продолжаться. Почему молчат и почему покорно все это терпят, я не знаю. Это надо с психологами обсуждать, – говорит Мельникова. – Это происходит ведь не только на уровне взвода и роты. По штабам все то же самое творится. Не жалуются в большинстве случаев даже тогда, когда речь идет об отсутствии каких-то выплат, например, или о том, что в отпуск не отпускают. Не говоря уже об изнасилованиях или домогательствах. Это такая психологическая история. Да и устроено у нас все реально так, что никто не хочет ни искать, ни наказывать кого-то.
По словам Мельниковой, сексуальным домогательствам в российской армии подвергаются не только женщины, но и мужчины, поскольку в воинских частях "на уровне капитанов и майоров" есть лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией, такие жалобы от солдат поступают всегда. И проблема гомосексуальных отношений в армейских рядах существовала еще в советское время.
– В советской армии торговали всем, в том числе и людьми. Солдатами торговали направо и налево, – говорит Мельникова. – Мы же (Союз солдатских матерей. – СР) работаем с 1989 года. При Горбачеве была создана комиссия по расследования причин гибели и травматизма в армии. И я в ней работала. За время ее существования к нам пришло почти четыре тысячи человек. И среди них были ребята, которые убегали из частей, потому что не выдерживали. Но все это было закупорено внутри, а потом, когда начала создаваться российская армия, открылось. Началось все с дела Сакалаускаса, подвергавшегося издевательствам сослуживцев при невмешательстве начальства и в результате убившего несколько человек. Оно было первым.
То, что пьяный офицер в Украине мог выстрелить в девушку, с которой спал, не удивительно, считает Мельникова, аналогичные истории были и во время войны в Чечне.
– У нас в период второй чеченской компании были случаи, когда на каких-нибудь праздниках офицеры напивались и стреляли в своих подчиненных, – говорит правозащитница. – И были очень тяжелые случаи. Одного парня-офицера даже отправляли в Германию на операцию и реабилитацию, – утверждает собеседница Север.Реалии.
