Лекцию филолога, доктора культурологии Елены Волковой, которую она должна была прочесть в музее Анны Ахматовой 23 сентября, отменили по звонку из Комитета по культуре. В самом комитете, впрочем, утверждают, что они вообще ни при чем, поскольку повесткой мероприятий занимаются сами устроители. Елена Волкова рассказала корреспонденту Север.Реалии, как и за что ее "запретили".
Всего Елена Волкова должна была прочесть в музее три лекции: первая, "Золотой петушок и Серебряный голубь: сюжет о птице в руках Анны Ахматовой, Александра Пушкина и Андрея Белого", прошла 21 сентября, вторая, "Спят речи все, со всею правдой в них: Иосиф Бродский и Джон Донн", должна была прозвучать в четверг, 23 сентября, третья, "Акционизм и религия: язык, вызов, суд" – в субботу, 26-го.
– В музее думали о том, чтобы записать часть моих выступлений для проекта "Радио Фонтанный дом". Прихожу в кабинет директора, а мне говорят: у нас очень плохие новости, звонили из Комитета по культуре и сказали, чтобы мы сняли ваши лекции, потому что вы – враг России, делаете какие-то антироссийские заявления. Правда, они не сказали, какие именно это заявления – придется, наверное, поискать, – рассказывает Елена Волкова. – Все-таки мы обсудили планы для радио, но уж не знаю теперь, осуществятся ли они.
Директор музея Ахматовой Анна Соколова говорит, что политические взгляды Волковой их не интересовали, а звонок из Комитета по культуре был.
Это проявление цензуры, с которым мы столкнулись впервые
– О политических взглядах Елены Волковой я узнала только после рекомендации в категоричной форме не предоставлять площадку государственного музея экс-профессору МГУ. Мне сказали, что она выступает против России, против политики действующей власти. На самом деле это проявление цензуры, с которым мы столкнулись впервые. И это очень плохо для репутации музея, ведь Елена Волкова, какие бы взгляды у нее ни были, остается ведущим специалистом по Ахматовой, Пушкину, блестящим литературоведом.
В Комитете по культуре корреспонденту Север.Реалии заявили, что "информация о каких-либо рекомендациях или указаниях со стороны Комитета не соответствует действительности". Подробный анонс предстоящих мероприятий музея был размещен на городском портале "Культура Петербурга", говорится в ответе, а информацией о причинах отмены или переноса в комитете якобы не располагают. "Отметим, что событийную повестку мероприятий, проводимых на площадках учреждений, формируют непосредственно сами учреждения и организаторы событий", – утверждает Юлия Сталь, пресс-секретарь комитета по культуре Петербурга.
Лекции Елены Волковой в Петербурге все же состоятся, но в другом месте, говорит епископ Апостольской православной церкви Григорий Михнов-Вайтенко.
– Я думаю, запрет на лекции такого блестящего ученого – это результат страха, как бы чего не вышло, это такая местечковая инициатива, кто-то увидел анонсы, струхнул и стукнул в Комитет, – предполагает Михнов-Вайтенко. Новую площадку для лекций Волковой предоставило "Открытое пространство".
Что же вызвало такое недовольство петербургских властей?
Сама Волкова предполагает, что неприятие вызвала лекция об акционизме и религии, в которой она выстраивает параллели между фреской Микеланджело "Страшный суд" в Сикстинской капелле, "Святой Девой Марией" Криса О’Фили и панк-молебном Pussy Riot, а также напоминает, что Церковь обвинила в кощунстве не только их, но и Франсуа Рабле, и "Битлз", и Джона Донна, и Уильяма Блейка, и еще десятки фильмов и рок-групп. История конфликтов между современным искусством и религией рассматриваются на примере судов над выставками "Осторожно, религия!", "Запретное искусство – 2006", панк-молебна Pussy Riot, акций Авдея Тер-Оганяна, группы "Война", перформансов Петра Павленского и других художников.
Волкова в 2013 году, в годовщину панк-молебна Pussy Riot, поддержала эту группу акцией солидарности: вместе с историком Ириной Карацубой она пришла в храм Христа Спасителя, они надели балаклавы и попытались возложить на солею цветы, за что были выведены из храма и имели беседу с сотрудником Центра "Э". А после аннексии Крыма она несколько раз ездила во Львов, чтобы поддержать украинцев и читала там лекции, публично осуждая российскую агрессию.
Читаю я лекцию о Pussy Riot, а половина аудитории в подрясниках сидит, семинаристы – и аплодируют. Это было потрясающе
– Во Львов, правда, сейчас не езжу, – сожалеет Волкова, – пандемия все приостановила, нашу вакцину они не признают. Но вообще они меня любят, студентам я читаю на английском, но они даже разрешают мне читать публичные лекции на русском, это большая честь для меня. Приходят горожане, и я читаю лекции об идеологии русского мира и ее религиозной концепции, о богословии войны, о религиозном обосновании агрессии. Специально для Львова я сделала курс "Библия и современные проблемы культуры", рассматривала в том числе войну, агрессию и проблему украинской и российской постколониальной идентичности через призму библейских сюжетов, рассматривала способы демонизации врага, от демонизации чернокожих рабов, демонизации евреев во время Холокоста до современной демонизации украинцев. Или исход из советской империи через библейскую книгу Исхода – ведь эта метафора последние 30 лет развивалась, мы же говорили, что должны проблуждать 40 лет по пустыне и т. д. То есть я брала библейские сюжеты как архетипически для политических процессов последних лет. Меня очень хорошо принимали на богословско-философском факультете во Львове, они же там грекокатолики, и они очень пострадали от Московской патриархии. И когда я приехала туда впервые, для меня это был невероятный опыт: читаю я лекцию о Pussy Riot, а половина аудитории в подрясниках сидит, семинаристы – и аплодируют. Это было потрясающе.
– В музее Ахматовой не аплодировали? В июне, когда удалось прочесть.
– Вообще, музей потом гудел – лекция была открытая, мы не знаем, кто на нее приходил, может, кто-то из недовольных решил меня остановить.
– Как вы думаете, это единственная причина, по которой вас могли запретить?
– Думаю, второй причиной могла быть книжка об отце Глебе Якунине "Глыба Глеба", которую я издала в марте. Там я впервые опубликовала целиком корпус архивов КГБ, вынесенный им из Белого дома после провала ГКЧП, они свидетельствуют о сотрудничестве с КГБ архиереев, священников, там есть их клички, расшифрованные отцом Глебом. Я еще при жизни отца Глеба обещала ему написать о нем книгу. Кстати, ведь и ее презентация тоже была в Фонтанном доме. Это был апрель, мое первое выступление в музее, вечер вела Ирина Левинская, она рассказала, что познакомилась со мной, защищая Pussy Riot, и в музее загорелись, попросили меня прочесть у них эту лекцию. Когда я читала ее в первый раз, я прислала им два анонса, один нейтральный, другой более откровенный, и написала – знаете, у вас там Милонов, может, лучше взять осторожный вариант названия лекции. Но они сказали – а при чем тут Милонов? – и взяли самый откровенный вариант названия, чем очень меня порадовали, я еще подумала: вот какие смелые люди есть в Питере. В Москве-то обе площадки, и Сахаровский центр, и "Мемориал", уже под страхом, иноагенты…
– Вы сами произнесли это слово – под страхом: как живется интеллектуалу в такой обстановке? Когда вы защищали Pussy Riot, издавали книгу об отце Глебе Якунине, вы предполагали, что это может иметь для вас неприятные последствия?
Я просто делаю то, что считаю нужным
– Не, я как-то никогда об этом не задумываюсь, я просто делаю то, что считаю нужным. Ну зачем я буду воображать и просчитывать чью-то злую репрессивную волю? И во Львов я ездила как гостевой профессор, это был нормальный академический диалог. Я не рассматривала свою деятельность как что-то такое, за что последуют репрессии, мне казалось, что я делаю достойное дело.
– То есть вели себя как свободный человек.
– Абсолютно. Свободу от всякой институции я обрела еще в 2011 году, когда ушла из МГУ с должности профессора, проработав там 30 лет. Тогда возник скандал с учебником истории двух профессоров МГУ Вдовина и Барсенкова, это был классический университетский учебник, он переиздавался несколько раз, и выяснилось, что в нем оправдываются сталинские репрессии, подсчитывается количество евреев в советских правительствах, о чеченцах говорится, что они генетически склонны к предательству. Критически настроенные историки неожиданно открыли это в 2011 году и начали кампанию против этого учебника. И тогда начальство мне сказало, чтобы я не приглашала на свои занятия и лекции мою коллегу, которая участвовала в этой кампании. На меня кричали, и я положила на стол заявление об уходе и ушла. На самом деле это был результат многолетнего притеснения меня и моих аспирантов, вопрос об идеологическом давлении стоял уже тогда. Но я ушла, и с тех пор я свободна. Я ездила в Европу, читала лекции, ездила в Украину, но ни с одной преподавательской институцией в России я давно не связана.
– Как же вы существуете материально?
– Скромно. Но и дочь стала помогать, и у меня есть такой хлеб, как английский язык, который можно преподавать под каждым кустом и выжить. Я ему должна памятник поставить, я ведь и в 90-е годы выжила за счет этих уроков, потому что в МГУ почти ничего не платили.
– Насколько сложно вам сейчас в этих условиях заниматься вашими основными темами – филологией, культурологией, богословием?
Я долго искала в России комфортную среду для занятий библейскими сюжетами – и не нашла
– Это смотря чем – люди, как и в советское время, уходят в глубину, в арамейский язык, в греческий язык, в профессиональную архаику, как можно дальше от современности – или уезжают из страны. А заниматься той сферой, которой я увлеклась с 2011 года, религией, политикой и современным искусством, конечно, опасно. Да более того, и до ухода из МГУ я долго искала в России комфортную среду для занятий библейскими сюжетами – и тоже не нашла. Я прекрасно помню, как зал топал ногами, когда я рассказывала о религиозном учении Толстого. Или о критическом осмыслении Библии романтиками, которые оправдывали, например, Иуду, Каина или Саула. Ведь художественная литература довольно свободно обращается с библейскими образами, а это было уже неприемлемо: религия воспринимается как идеология, а литература – как иллюстрация церковных догматов или канонических сюжетов. Так я уже в 2000-х не могла найти себе здесь среду и писала для западных изданий. И, уйдя из МГУ, я продолжала это делать, писала и в Оксфорд, и в Кембридж главы учебников о Библии и литературе. Так что у меня остались там профессиональные связи. Постоянного дохода они не давали, это были только гонорары, но главное – не деньги, а ощущение профессиональной среды, востребованности, включенности.
– В общем, все опять сводится к свободе.
– Да. Очень важную роль для меня сыграло Европейское общество женщин-теологов. Они нашли меня в 2014 году и пригласили в Амстердам на семинар о проблеме кощунства в деле Pussy Riot. Это очень интересное общество, я открыла для себя богословие феминизма. Западная теология бывает довольно свободной, я нашла там для себя хорошую профессиональную среду, много писала для них, последней была статья о Трампе и Путине для сборника "Травма. Террор. Трамп". Но о Трампе там было мало – в основном, о Путине, о России, о роли женщин в противостоянии Путину, начиная с Салье. Это общество с радостью принимало мои работы о религии и политике в России.
– А в России вам, видимо, сложнее…
Понятно, что они сейчас будут зачищать интеллектуальное поле
– Ну, это, возможно еще и после выборов. Понятно, что они сейчас будут зачищать интеллектуальное поле – может, они считают, что какую-то диверсию в моем лице остановили. Я думаю, гайки будут закручиваться. Для Фонтанного дома это шок, случай с запретом моих лекций – это первый случай за все 30 лет существования музея. Но для меня самой это не такой шок: я участвовала в разных событиях – в Театре DOC, в "Сахарнице" (Сахаровский центр. – СР), в "Мемориале", и казаки нас окружали, и здание атаковали, всякое было. Но вот так, чтобы именно меня запретить – мне очень странно это. Меня, конечно, люди поздравляют, хотя особенной причины для поздравлений я не вижу. Но, конечно, если смотреть на мою деятельность – защита Украины, защита художников, критика РПЦ – конечно, в идеологическом отношении я оппонент, что и говорить.
– А что, правда, поздравляют уже?
– Да. Я думаю, это такая защитная реакция: это успех, Лена, это высокая оценка качества лекций – да, защитный юмор, искусственная вентиляция легких.
– Будете продолжать?
– Конечно! Я человек органичный, как дышу, так и пишу и говорю, и будь что будет.
