27 января – День памяти жертв Холокоста, который отмечают в день освобождения советскими войсками нацистского концлагеря "Освенцим". Об участи евреев на оккупированной территории Ленинградской области корреспондент Север.Реалии поговорил с историком Константином Плоткиным, автором книги "Холокост у стен Ленинграда".
"Мы должны осознать очевидный факт: Петербург был зоной Холокоста. В 1941–1944 гг. граница Холокоста проходила по южной окраине осажденного врагом Ленинграда" – так начинается книга кандидата исторических наук Константина Плоткина.
– Почему мы так мало знаем об уничтожении евреев в Ленинградской области? В Пушкине есть памятник "Формула скорби", там еврейская община Петербурга проводит акции памяти евреев, расстрелянных осенью 1941 года. А про другие места мало что известно.
– Мы знаем о геноциде евреев там, где остались живые свидетели. Многие боялись вспоминать, поэтому свидетельств осталось мало. В 1944–49 годах в освобожденной Ленинградской области работали чрезвычайные комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников. Там, где были живы свидетели, а в состав комиссии входили профессиональные юристы, следователи, адвокаты, картина вырисовывалась однозначная.
Из книги Константина Плоткина "Холокост у стен Ленинграда":
Евреев на оккупированных землях уничтожали первыми и поголовно, но память об этом сохранилась не везде.
– Вот в Красном Селе, например, странная картина: нет никаких официальных данных, архивных документов. Мне случайно удалось найти одного свидетеля, он рассказал, что евреев собрали в одном месте и расстреляли около бывшего театра, который не сохранился, – вспоминает Константин Плоткин.
– Вы говорите, все зависит от свидетелей, неужели местные жители ничего не запомнили?
– Гражданское население прифронтовой полосы глубиной 30 километров уже к лету 1942 года немцы выселяли партиями, группами, отправляли на работы в Прибалтику, в Восточную Пруссию. И к моменту освобождения ни в Пушкине, ни в других ближних пригородах не было людей вообще. Их выселяли отчасти потому, что немцам было нечем их кормить. Им самим-то не хватало. Немецкие офицеры с ужасом писали доклады, рапорты – надо что-то делать, мы не можем смотреть, как люди умирают от голода. Не все же немцы были сумасшедшие, большинство были просто обыватели.
Голод в Ленинградской области был такой же, как и в блокадном Ленинграде, а может, и хуже, ведь даже 125 блокадных граммов хлеба по карточкам тут не выдавали.
– Весь хлеб, что удавалось найти, везли в Германию. Эта история фигурировала даже на Нюрнбергском процессе. В Гатчине был штаб 18-й армии. Там был очень жестокий комендант, считается, что он всех евреев перевешал. В Гатчине и в Рождествено были крупные пересыльные лагеря для военнопленных, и там была тоже ужасающая смертность. Почему столько русских военнослужащих сделались хиви, добровольными помощниками вермахта? Потому что иначе они бы умерли от голоду. Все русские военнопленные были обречены на голодную смерть. Это страшные страницы нашей истории, тяжело об этом говорить. Почему столько людей записалось в Российскую освободительную армию Власова? Это был единственный способ выжить. На Нюрнбергском процессе геноцид евреев и геноцид русских военнопленных Красной Армии были признаны преступлениями нацистов, которых потом казнили.
Из книги Константина Плоткина "Холокост у стен Ленинграда", свидетельство бывшего военнопленного врача Александра Розенберга:
По словам Константина Плоткина, небольшие пайки на оккупированной территории выдавали только тем, кто работал на немцев. То есть плохо было не только евреям, но только за евреями не признавалось само право на жизнь.
– В Вырице немцы организовали гетто. Там были тяжкие работы и всяческие издевательства. Там был полицейский Павел Булла, я так и не выяснил, не родственник ли он великого фотографа Карла Буллы. Этот Павел Булла впрягал евреев в сани и заставлял везти его по делам в разные концы этого поселка.
Из книги Константина Плоткина "Холокост у стен Ленинграда", из свидетельства о Рождественском лагере для военнопленных и гражданских лиц бывшего пленного красноармейца, перешедшего на службу к немцам.
Лагерные конвоиры удивлялись, что среди пленных почти нет евреев. Причина была простая – военнопленные красноармейцы по первому требованию немцев выдавали своих сослуживцев-евреев сразу же после попадания в плен. В некоторых лагерях предлагалась плата за выдачу еврея – полкотелка супа.
Константину Плоткину за время его изысканий удалось найти 19 населенных пунктов, где были акты геноцида.
– В деревне Сусанино на дороге патруль поймал еврейку и повесил тут же на дереве. По дороге из Межно в Сиверскую поймали еврея, связали ему руки, ноги и катили колесом, пока он не умер. При захвате Павловска несколько военнопленных коммунистов и евреев сожгли заживо. Наши женщины подошли и стали спрашивать: что ж вы творите. Им ответили, что это коммунисты и жиды.
Константин Плоткин вспоминает, что однажды к нему пришел очень пожилой человек, Валентин Сергеевич Червяковский, 1922 года рождения, и заявил, что он прожил в Пушкине первые 5 дней германской оккупации и не может умереть, пока не расскажет о том, что видел.
– Он был русский. Их семья из 14 человек проживала на улице Новой, дом 6. На второй день после прихода немцев им приказали перейти в подвалы гостиного двора. Там они провели ночь, наутро всех собрали во дворе, около 100 человек. Немецкий офицер в черной форме СС и нарукавной повязке обратился к ним на прекрасном русском языке. Приказал разделиться – русским направо, евреям налево. Между группами остался белобрысый мальчик, лет 10–12. Офицер сказал: иди к русским. Мальчик ответил: а я еврей. Тогда к евреям, распорядился офицер. Потом объявил, что русским придется скоро уйти отсюда, так как здесь военная зона. А евреям поданы машины, их отвезут на новое место жительства. После этого евреев больше никто никогда не видел.
Историк считает этот рассказ очень характерным. При захвате населённого пункта сразу после боя отбирали всех, похожих на евреев, и после проверки расстреливали. Затем объявлялась регистрация. Евреев собирали где-нибудь, например во дворе военной комендатуры, и отправляли сначала в подвалы, а потом к месту казни.
– Была группа палачей по должности – личный состав подразделений, осуществлявших казни, сотрудники полиции безопасности и СД, военные коменданты и командиры карательных отрядов, зондеркоманд. И к ним добровольно примкнули русские помощники. Некоторые жители, несомненно, ожидали прихода немцев. Например, в Пушкине директор школы Тихомиров и бывший военный Подлевский хвалились тем, что первыми встретили немцев с цветами, причем вручать цветы заставили школьников. В одном из бомбоубежищ немцев приветствовала на немецком языке местная жительница и представила им архитектора дворцов-музеев Ермошина. Все было не совсем так, как мы привыкли представлять.
– Вы в своей книге называете имена немцев, занимавшихся расстрелами, и местных жителей, которые им помогали, часто очень охотно. А вы не знаете, что с ними стало после войны?
– Нет, это слишком тяжелая и неприятная тема. В Ленинграде был процесс над военными преступниками, восьмерых повесили на площади перед кинотеатром "Гигант". Еще восьмерых публично повесили после процесса в Великих Луках, третий процесс был в Новгороде, но тогда смертную казнь отменили, и осужденных приговорили к длительным срокам. Но они отличились в основном жестокостями против гражданского населения в период борьбы с партизанами, когда перед отступлением немцы оставляли за собой выжженную землю. Евреев убивали другие.
Из тех, кто этим занимался, Константин Плоткин выделяет бригаденфюрера СС Вальтера Шталекера, командовавшего Айнзацгруппой А, которая осуществляла казни в тылу немецких войск: казнили коммунистов, советских работников, интеллигенцию – и в первую очередь евреев.
– Шталекер в сентябре 1941 года на дороге наткнулся – считается, что на партизан, хотя какие там партизаны в сентябре 1941 года – думаю, скорее, диверсанты. Он получил смертельное ранение и скончался в госпитале. А потом его Айнзацгруппа была преобразована в группу полиции безопасности и СД. И вот, эти отряды сидели в Пушкинском парке, в Павловском парке и занимались расстрелами евреев, мы не знаем их фамилий, только клички иногда – Рудольф, Евгений. И что с ними было потом, мы тоже не знаем.
"Вовка спас всех нас"
За годы своей работы Константин Плоткин узнал много разных историй людей, переживших Холокост. Одна из них – история еврейской семьи, жившей в Пушкине.
– Муж, Хаим Клугман, служил в армии, а жена с двумя детьми осталась в своей комнатке в коммунальной квартире. Звали ее Софья. И соседи написали донос, что она еврейка. На самом деле им просто хотелось улучшить свои жилищные условия. Это было сплошь и рядом. Несчастную женщину вместе с детьми арестовали и доставили на допрос к господину офицеру в отдел полиции безопасности, который располагался в Зубовском флигеле, рядом с Екатерининским дворцом. Но господин офицер по-русски не говорит, у него переводчик. А женщина, как всякая еврейка, знала идиш, как известно, близкий к немецкому языку, и она немножко понимала, о чем идет речь. И вот он ее спрашивает: ты еврейка? Она говорит: нет. Переводчик переводит. Потом идет роковой вопрос: а ваш муж еврей? Она говорит: да, муж еврей. И вдруг понимает, что переводчик переводит по-другому: нет, не еврей, нас оговорили, соседи просто хотят нашу комнату.
Плоткин до сих пор удивляется, что только в тот момент до неё дошло, что если ее муж еврей, то и детей уничтожат.
– Но, видимо, офицеру было лень вести это следствие. Ну, и нацист не обязательно конченый зверь и негодяй. Короче говоря, он поставил критический эксперимент: двухлетнего мальчика тут же вытащили из одежонки и проверили, обрезан он или нет. Это была семья советских евреев, чуждая архаичных традиций, и мальчонка, по счастью, оказался не обрезан. Как вспоминала его сестра, "Вовка спас всех нас". Офицер махнул на них рукой и велел убираться. А сам вышел.
И вот тут, рассказывает Плоткин, Софья, почувствовав, что переводчик на ее стороне, обратилась к нему за советом: как быть, что делать? Переводчик сказал: немедленно уходите отсюда. Вон идут колонны эвакуируемых, присоединяйтесь к любой колонне и идите как можно дальше. Она спросила, можно ли вернуться домой и взять теплые вещи для детей и накормить их, ведь они еще не ели. Тогда переводчик куда-то вышел, принес котелок каши, и она накормила детей. Но идти домой он ей запретил: ни в коем случае не ходите, вас тут же сдадут опять. Софья с детьми присоединились к колонне, они ушли из города, спрятались и благополучно дожили до конца войны.
Через много лет Константин Плоткин познакомился с дочерью Софьи – той самой девочкой, которая сказала: "Вовка спас всех нас".
– Мы с ней даже как-то вместе ездили в школу в город Кировск, выступали там. Более того, мы с ней вместе работали в Комитете по охране памятников, она – бухгалтером, а я – обычным сотрудником.
О том, что творилось в Пушкине, рассказала еще в 1944 году свидетельница Пулькина, чьи слова приведены в книге Плоткина. Она указала места расстрелов – Розовое поле, Лицейский сад, Каприз, Александровский парк, Баболовский парк – и привела подробности: "Немцы разбрасывали со второго этажа Лицея вещи убитых евреев местным жителям, скопившимся у входа. После главной акции немцы продолжали уничтожать уцелевших, вылавливая их по подвалам, квартирам и в окрестных деревнях. Они устраивали унизительные медицинские осмотры мужчинам для выявления "обрезанных".
Чепчик с ленточками
Этот рассказ подтверждается свидетельством Антонины Дадыченко, которая в детстве вместе с семьей попала в подвал Лицея. Рядом была большая еврейская семья, Антонина видела, как ее маму уговорили взять и спасти грудного ребенка. Но когда евреев стали отделять от всех остальных, немец подошел к матери Антонины, указал стеком на малыша и сказал: "юде". Мама закричала, что это ее ребенок, но другие немцы вырвали его у нее из рук. Антонина помнит, какая огромная толпа расхватывала вещи евреев, которые немцы выкидывали из окон, она узнала красивый чепчик, который был на головке у младенца. "Он был белый, очень красивый: вот здесь кружева такие, розовая отделка тройная… и ленточки. И немец вышвырнул [его] за ленточки... Я стояла и смотрела. И когда я поняла, что видела это на этом ребенке, то я ушла".
В начале войны ходили слухи, что первыми будут эвакуировать евреев и коммунистов и что немецкий народ – культурный и гуманный. В книге Плоткина есть фрагменты воспоминаний людей, живших под Ленинградом в начале войны. Вспоминает Вера Александровна Пирожкова.
В книге Плоткина рассказывается и об участи евреев поселка Вырица, с которыми нацисты поступили с особой жестокостью: их согнали в большой неотапливаемый сарай, продержали несколько дней без еды и воды, затем впрягли в сани с тяжелым грузом или с полицейскими и заставили возить их 2,5 километра от полиции до немецкой комендатуры и обратно. "Изнемогавшие старики и старухи подгонялись плетьми. На допросах в немецкой тайной полевой полиции евреев зверски избивали и пытали". Через несколько дней их вывели в лес и расстреляли, изуродованные трупы местные жители обнаружили уже весной. Все дома в Вырице, принадлежащие евреям, партработникам и коммунистам, были сожжены.
В Гатчине евреев расстреливали целыми семьями в парке и вешали на рыночной площади.
Утопили в уборной
Более 500 евреев жили в Луге, бои за город длились 25 дней, после взятия города все евреи были убиты – по свидетельствам очевидцев, после ужасных издевательств. Так, мужчин впрягали по 7–8 человек в телеги с бочками и заставляли вывозить нечистоты из помещений комендатур, казарм и присутственных мест.
Немногочисленных евреев Кингисеппа расстреляли в лесу, погибли женщины и малолетние дети.
В Тосно часовщика-еврея утопили в уборной. Расстреляно и повешено было 24 человека, включая дочку часовщика, но это только те, кого опознали свидетели, на самом деле убитых было гораздо больше.
Такая же участь постигла и евреев поселка Саблино, Любань, Мга, Торковичи и других населенных пунктов.
Из книги Константина Плоткина "Холокост у стен Ленинграда":
