В 1954 году в Песчаный лагерь особого назначения, расположенный в Северном Казахстане, прибыл этап из Республики Коми. Всего несколько человек, но один из них имел настолько примечательную внешность, что сразу запомнился всему лагерю: высокий красивый блондин с серо-голубыми глазами, в очках с золотой оправой. Хорошо сложен, загоревший. В руках – чемоданчик. Собравшихся поглазеть на новичков зэков поразила его одежда: белые ослепительные шорты, белая сорочка без рукавов и пробковый колониальный шлем. Большинство местных сидельцев не только в лагере, но и на свободе никогда не видели такого стильного прикида. По лагерю поползли слухи. Одни говорили, что привезли артистов. Другие, интересовавшиеся политикой, сразу догадались, что началась война с Англией. А этот, в белом, – первый британский военнопленный.
Так рассказывает о своей встрече с Виктором Луи писатель и литературовед Аркадий Белинков, на которого появление в лагере этого загадочного франта произвело неизгладимое впечатление.
Зэки как в воду глядели. Виктор Луи был артистом… в своем роде. И отчасти даже британским военнопленным. По крайней мере, свой "четвертак" (25 лет лагерей) он получил за шпионаж в пользу Британии. Но в основном, как вскоре предстояло убедиться обитателям лагеря, он идеально освоил (если говорить на английский манер) профессию агента по связям с общественностью. По-лагерному – стукача.
Этой непростой профессии Виктор Луи посвятил всю свою яркую, интересную жизнь – и добился в ней невероятных успехов. Его обаяние действовало на всех, будь то простой работяга или профессор, диссидент или генерал КГБ. Позднее он вообще прослыл "в узких кругах" богом. Просто богом. И правда, единственный официальный советский миллионер, корреспондент английской газеты, имевший несколько квартир в Москве для званых приемов, и роскошную дачу в Переделкино с гаражом, полным коллекционных автомобилей: роллс-ройсы, мерсы и так далее. Побольше, чем у самого Брежнева! Так хвастливо заявлял своим знакомым Виктор. И ничего ему за это не было.
Но все это случилось потом. А пока что он был всего лишь бесправным существом с лагерным номером и неуемной жаждой жизни. О которой, впрочем, самое время рассказать по порядку, в хронологической последовательности.
Мальчик у "Метрополя"
Он родился в 5 февраля 1928 года в Москве, в разваливавшейся на глазах семье инженера-технолога, обрусевшего немца Евгения Луи. Матери, дочери дворянина Волынской губернии, рождение сына стоило жизни. Она умерла через неделю после родов от заражения крови. За месяц до того ее бросил муж. Из людей, готовых позаботиться о ребенке, оставалась только няня по имени Анна, жившая с ними в квартире. Она и взяла на себя заботы о младенце. "Простая деревенская девушка", как утверждал сам Луи, учила его английскому языку. Если он хоть кого-то когда-то любил, так, несомненно, ее – "Бабаню".
Освободившись из лагеря, он первым делом отправился к ней – никого роднее у него не было…
В школе Луи, несмотря на слабое зрение, учился отлично. Английским овладел почти в совершенстве. Когда ему было 10 лет, в соседнем дворе поселились испанские коммунисты. Виктор играючи (с их детьми) выучил испанский. Он был очень одаренным мальчиком и умел внимательно слушать других, что всегда нравится собеседнику. Эту способность Луи и сделал позднее своей профессией.
Но не сразу. Ведь в России многие сотрудники КГБ и даже, говорят, нынешний президент начинали свою трудовую деятельность с мелкой фарцовки. Луи не был исключением. Еще ребенком, будучи в эвакуации, в Казахстане (куда ему предстояло вернуться в качестве ЗК), он, по воспоминаниям знакомых, "все время что-то на что-то менял".
А едва вернувшись в Москву в 1944 году, начал стучаться в двери западных посольств и консульств. 16-летний подросток на хорошем английском спрашивал, не требуется ли случайно мальчик на побегушках. Надо сказать, что многие двери перед ним открывались. А вместе с ними и перспективы.
Например, сотрудники американского посольства посылали мальчика за билетами в Большой театр. Билеты, понятно, были разных категорий – Виктор покупал те, что дешевле, а разницу клал себе в карман. Когда эта незамысловатая афера открылась, американцы его прогнали, но он не слишком расстроился. В послевоенные годы западные посольства "квартировали" в Москве под одной крышей, в отеле "Метрополь". Нажмешь в лифте кнопку другого этажа – и начинай карьеру заново! За два года Луи успел поработать помощником повара в британском посольстве (продавая "налево" дефицитные продукты), курьером у новозеландцев, потом "переметнулся" к бразильцам, но нигде надолго не задерживался.
НКВД, наблюдавшее жизнь западных дипломатов в мельчайших подробностях, поначалу смотрело на экзерсисы Луи сквозь пальцы. Может быть, их даже забавляло его поведение. На "сэкономленные" деньги Луи кутил в дорогих ресторанах с "золотой" советской молодежью, среди которой блистали до полного свинства такие замечательные люди, как, например, сын пролетарского поэта Демьяна Бедного (с восхитительным именем Свет Придворов – настоящая фамилия "придворного сталинского пиита" была именно такой). К тому же в бразильском посольстве, куда Луи устроился после "новозеландцев", ему иногда поручали закупать продукты, а для этого давали ключи от посольской машины (где-то он уже успел научиться ее водить). Кататься по ночной Москве на "иномарке" с ветерком, с пьяной компанией приятелей – что может быть прекрасней? От ресторана к ресторану, тем более что деньги не переводились.
В бразильском посольстве Луи открыл настоящую "золотую жилу": ему регулярно поручали менять бразильские "реалы" на советские рубли. Разумеется, по официальному курсу, в госбанке. Но оказалось, что куда выгоднее сначала покупать за реалы аргентинские песо (в посольстве Аргентины, где у мальчика были связи), а уже с ними идти в Госбанк. Получалось чуть не двадцать процентов выгоды, и эту разницу сообразительный Луи, разумеется, клал себе в карман.
Понятно конечно, что в 1947 году такая "дольче вита" под носом у НКВД не могла продолжаться слишком долго. Зимой Виктору исполнилось 18 лет, а в июне его арестовали. За валютные спекуляции. Статья была вполне серьезной, хотя и "уголовной", а не "политической". Но, поскольку он уже сильно намозолил спецслужбам глаза, повезли его сразу на Лубянку. А там, "чтобы два раза не вставать", предложили подписать показания о шпионаже в пользу англичан.
Шерсти клок
"Закрытое совещание" отправило его в лагеря на 25 лет. Единственное, что пообещал следователь – предупредить лагерное начальство, чтобы была возможность устроиться "как-нибудь получше". И Луи устроился.
Его отправили в Инту, а затем после несчастного случая (вернее, членовредительства – он сам повредил себе ногу на лесопилке) перевели еще северней, в сангородок Минлага (так называемый, Минеральный лагерь), где Луи быстро нашел общий язык с начальством и вскоре занялся… бизнесом!
Оказывается, в сталинских лагерях это было возможно. В женских бараках лагеря шло производство ковров. Сотни заключенных (в основном из Средней Азии и с Кавказа) день и ночь ткали роскошные ковры, которые забирало начальство – и продавало по своим каналам. Единственной проблемой было сырье – шерсть. Ее-то и добывал Луи.
День и ночь он рыскал по баракам, встречал каждый новый этап, и уговаривал зэков продать за пайку хлеба те шерстяные вещи, которые у них еще остались. Пусть рваные и грязные, все равно! Эта шерсть потом вываривалась в кипятке, распускалась, заново окрашивалась, и из нее пряли нити для ковров.
Луи был успешен в своем деле, поэтому никого особо не удивляло, что он часто заходит к лагерному начальству "на стаканчик чая". Впрочем, мало кто сомневался, что говорят там не только о "бизнесе". Луи ведь, пользуясь полной свободой передвижения по лагерю (а иначе как добыть шерсть?) был воистину вездесущим – и повсюду заводил близкие знакомства.
Зона, кстати, была "непростая" – тысяча иностранцев на 34 тысячи ЗК, плюс бывшие эмигранты – есть, с кем поговорить, кого послушать. Луи свел близкое знакомство с философом Львом Карсавиным, который отзывался о нем как об "очень порядочном и умном человеке". Такого же мнения о нем придерживались многие зэки. Уж больно обаятельным и чутким собеседником выступал перед ними Луи!
Удивительно, но даже спустя десятилетия близкие знакомые говорили о нем: да, он "стучал" – но выборочно, и старался не вредить хорошим людям.
Другие даже утверждали, что он вообще не был никаким стукачом – просто любил поболтать с лагерным начальством, обсудить происшествия и своих солагерников. По словам одного из друзей Луи, он был не "завербован", а "приглашен к сотрудничеству". Чувствуете разницу?
Весной 1956-го он освободился по амнистии. Девять лет, вычеркнутые из его жизни, государство щедро компенсировало ему плацкартным билетом до Москвы и десятью рублями на питание в пути.
Но для Луи лагерный опыт оказался не только потерянным временем. За эти годы он успел прослушать много лекций по философии и искусству (хотя большинство его лекторов, как Лев Карсавин, давно лежали в безымянных могилах). Успел усовершенствоваться в английском и испанском и даже выучить немецкий. И, главное, теперь у него были "связи" со следователями НКВД, которые прозрачно намекали, что такой человек, как Луи, им безусловно нужен.
"Давайте получим статус иностранного корреспондента!"
Когда Луи вышел на свободу, в здании на Лубянке уже располагалось КГБ, которому требовался именно такой человек: как бы "несоветский", стильный вальяжный, разбирающийся в искусстве и философии, владеющий языками и хорошими манерами. Находчивый, остроумный, способный очаровать собеседника. К тому же отсидевший девять лет по 58-й статье.
Не человек, а находка!
Это был идеальный дезинформатор, агент влияния, готовый творчески выполнить любое тонкое задание. Ну, и заодно – нейтральный, как инертный газ, связной между "своими" и "чужими". Агент, который на связи 24 часа в сутки. Одним из первых это понял генерал-майор КГБ Вячеслав Кеворков, которому посоветовали приглядеться к Луи в 1956 году. И он сразу взялся за дело, назначив ему встречу.
Но вряд ли Виктор когда-либо после своего ареста заглядывал в здание на Лубянке. И воспоминания неприятные, и атмосфера гнетущая… Зачем? Со своим куратором они встречались на частных квартирах. И там, устроившись в глубоких креслах, под рюмочку коньяка, с сигарой…
Ну, что тут скажешь, "шпионскую эстетику" никто не отменял, а Луи, безусловно, был эстетом. Пусть будет вот это все – и не надо никаких денег! Деньги он заработает сам. Главное, чтобы ему не мешали, а при случае немного помогали. И тогда довольны будут все.
Сам Луи, без всякого сомнения, вернулся в Москву с ясными планами на будущее. Хотя высшее образование он так и не получил (до ареста успел проучиться всего год на юриста), теперь перед ним были открыты все пути. И больше всего (возможно, эту идею "подбросил" Кеворков) его теперь привлекала журналистика.
Но не советская. Отнюдь.
Ноги будто сами несли Луи в Москве к знакомым местам. К отелю "Метрополь", где, помимо дипломатов, работали и аккредитованные в СССР корреспонденты зарубежных газет. Многие там его еще помнили и были рады встрече. Но теперь никакие спецслужбы за ним не следили. Он сам был этими спецслужбами.
Вскоре он познакомился (и подружился) с журналисткой-международницей Еленой Кореневской, которая в общих чертах объяснила Луи специфику и правила своей работы. Но к правилам он относился творчески, как сейчас говорят – креативно.
Однажды, зайдя в кабинет Кореневской, он весело заявил: "Давайте получим статус иностранного корреспондента!".
– Сказать это в 57-м, – вспоминала Кореневская – то же самое, что подписать себе смертный приговор. Я потратила два часа, чтобы объяснить ему: вам что, захотелось на каторгу обратно? Но он пришел ко мне через два дня и показал удостоверение отдела печати МИД, произнеся: "Точно не хотите?".
Так он был принят на работу в одну из шведских газет, а затем в московское бюро CBS, чтобы вскоре совершить свой "первый подвиг Геракла", который вывел его на высокую орбиту международной журналистики.
Откровенно говоря, целью этого подвига, скорее всего, был сам Луи. То есть его репутация добросовестного информатора. Осенью 1958 года он передал в западные газеты (и, конечно, не безвозмездно – гонорар за эту услугу исчислялся многими тысячами долларов) сенсационный материал. Протокол заседания Союза Писателей, на котором голосовали за исключение Пастернака из-за его "Доктора Живаго". Того самого заседания, о котором пел потом Галич:
Мы не забудем этот смех,
И эту скуку!
Мы поименно вспомним всех,
Кто поднял руку!
Для 1958 года это была сенсация, сделавшая Луи в одночасье знаменитым на весь мир. Протокол западные газеты перепечатывали одна за другой. И это действительно была информационная "бомба". Конечно, в Европе и так знали, что советские писатели в своем большинстве люди аморальные. Но там до сих пор не подозревали, какими негодяями они становятся, когда собираются вместе.
КГБ, давший "добро" на эту операцию, на советских писателей более-менее плевал с высокой колокольни. Зато он таким образом сразу "убивал двух зайцев". Виктор Луи становился для западных журналистов важнейшим информатором, через которого можно узнавать о реальной жизни в СССР (а, значит, можно и "сливать" на Запад нужную информацию). А для каких-нибудь диссидентов, в свою очередь, Луи теперь представлялся практически борцом за свободу слова и мог в известной мере пользоваться их доверием. Конечно, и те и другие догадывались, что к делу причастен КГБ. Но скажите, к чему он не был причастен?
В любом случае, это был беспроигрышный ход. Очень скоро количество обращений к Луи от коллег из иностранных изданий стало зашкаливать. Знакомства с ним искали очень многие. Он даже потребовал, чтобы для его "работы", то есть для встречи с западными корреспондентами, была выделена специальная квартира в центре Москвы. Большая, уютная. И с баром.
Ну, надо так надо. Квартиру выделили.
А больше он ничего особо не просил. Денег (в том числе валюты) благодаря регулярным зарубежным публикациям у него теперь было больше, чем у его кураторов. Поэтому автомобили он покупал себе сам. Первой его собственной машиной была новенькая Рено-3, заказанная в 1961 году во Франции. Не бог весть какой автомобиль, но надежный и удобный. К тому же единственный в Москве. Для начала сойдет.
Венчание по канону КГБ
Вскоре Луи стал ассистентом американского журналиста Эдмунда Стивенса, а затем постоянным автором британских газет The Evening News и The Sunday Express. Его карьера стремительно шла в гору. Казалось бы, чего еще?
Однако его куратор Кеворков полагал, что для "идеальной картины" Луи должен стать семейным человеком. К "одиночкам" люди относятся более настороженно. А вот если жена, семья, дом…
Скорее всего, Виктора эта идея не приводила в восторг. Но что делать, работа есть работа. Его "патрон", Стивенс, один из самых знаменитых западных журналистов, писавших тогда об СССР, женился на русской девушке. И Луи решил поступить симметрично. Жениться на иностранке.
Выбор пал на англичанку Дженнифер Стэтхэм, работавшую няней у одного из дипломатов. Пусть и гувернантка – зато неплохо образованная, и из хорошей семьи. Соблазнить ее для фонтанировавшего обаянием Луи, безусловно, было делом техники – и уже в 1960 году они пошли под венец. Родители невесты из Лондона поначалу вместо приданного слали ей проклятия, зато КГБ подарило молодоженам огромную квартиру на Кутузовском проспекте. Впрочем, и с родителями Луи позднее нашел общий язык.
Брак заключался в спешке, но обстоятельно. И так, чтобы всем было ясно: это не какой-нибудь формальный, "советский" брак! Поэтому прямо из ЗАГСа "молодые" отправились в Елоховскую церковь. На венчание.
Вообще-то Луи, кажется, не был крещен, и из религиозных ценностей его интересовали только иконы, которые он иногда продавал западным дипломатам. Дженнифер, напротив, была примерной прихожанкой – но англиканской церкви. Однако батюшка лишних вопросов не задавал.
Куратор сказал "надо". Значит – надо.
Кто знает, может благорасположенный к Луи генерал Кеворков надеялся с помощью церковного обряда излечить его от "врожденного порока", который мог этому браку помешать.
О том, что Луи предпочитал однополую любовь, знали многие, и зэки в лагерях, и иностранные журналисты в "Метрополе". Да и сам Луи особо не скрывал пристрастий, хотя на этот счет в УК РСФСР имелась уголовная статья. Однако с началом работы на КГБ уголовный кодекс перестал его пугать.
Да и не проблема для секретного сотрудника КГБ (если партия скажет "надо") создать крепкую гетеросексуальную семью. Так сказать, ячейку общества. Чего не сделаешь для прикрытия!
Впрочем, Луи выбрал щадящий вариант. Его супруга, по воспоминаниям всех, видевших ее, была вызывающе асексуальна. Возможно, как раз это ему и нравилось.
Она кормила его овсянкой, считала каждую копейку, подавала гостям ломтики мяса толщиной с папиросную бумагу, и ложилась спать ровно в 10 часов. При этом, что вообще не укладывается в голове, она, видимо, искренне любила Луи, и родила ему троих сыновей. Плюс работала над его проектами и статьями, переписывая все тексты на английском.
Потому что с прискорбием надо признать: знаменитый журналист Виктор Луи писать практически не умел. Нет, разумеется, не в смысле грамотности, с этим у него как раз все было в порядке. Но изложить свою мысль, которую он так легко и вальяжно проговаривал в застольной беседе, на бумаге он зачатую не мог. И тут ему помогала супруга.
Короче, это был безусловно счастливый брак.
И, возможно, именно Дженнифер дала Луи идею, которая принесла их семье стабильный доход на многие десятилетия. Издавать телефонный справочник для иностранцев, находящихся СССР – с номерами посольств, консульств, корпунктов зарубежных газет, магазинов "Березка", секретарей чиновников и ведомств, и так далее. Эти номера простому смертному нельзя было узнать в киоске "Мосгорсправки". Поэтому справочник пришелся как нельзя кстати, и, печатая в Лондоне каждый год обновленные и дополненные издания, которые буквально "разлетались" среди дипломатов, Дженифер и Луи получали постоянную прибыль.
Но, конечно, основная работа Луи продолжалась на ином поприще.
Искусство слива и мастерство вброса
Одна из его "образцовых" работ – высылка из СССР писателя и переводчика Валерия Тарсиса, автора текстов "Сказания о синей мухе" и "Палата №7", опубликованных в эмигрантских "Гранях". За публикации в "тамиздате" Тарсиса почти год держали в психиатрической больнице под Москвой. Но потом в КГБ решили, что писателя лучше выставить настоящим сумасшедшим перед "коллективным Западом". Для этой спецоперации был задействован Луи, который за считанные недели вошел к Тарсису в доверие. Луи утверждал, что именно благодаря его хлопотам удастся добыть для писателя разрешение на выезд, а в Лондоне организовать пресс-конференцию для зарубежных журналистов.
И действительно, все получилось, как и было обещано. Тарсиса (вместе с Луи) беспрепятственно выпустили из СССР, а в столице Британии их уже ждало несколько десятков корреспондентов ведущих мировых газет. Но перед пресс-конференцией Луи виртуозно "довел" писателя практически до состояния нервного срыва, и дальше его было уже не остановить. Тарсис разразился страстным, и местами действительно почти истеричным, монологом на четыре часа. Луи добросовестно переводил речь "друга", но в переводе как бы ненавязчиво подчеркивал именно глупости и несообразности, которые изрекал Тарсис, вроде того, что он главный редактор всего "Советского Самиздата". В итоге пресс-конференция вышла провальной, и многие стали подозревать, что в "психушке" Тарсису самое место. Дело было сделано – и, несмотря на то, что советское правительство лишило писателя гражданства в 1966 году, интерес к русскому диссиденту на Западе вскоре сошел на нет.
Подобный же метод обесценивания, но уже с "игрой на опережение", был применен КГБ после бегства из СССР дочери Сталина Светланы Аллилуевой. Летом 1967 года скончался её очередной муж, который был гражданином Индии. Вдова повезла прах усопшего на его родину и попутно заглянула в американское посольство в Дели, где попросила политическое убежище. С собой у нее была рукопись мемуаров "20 писем к другу", о существовании которой прекрасно знали в КГБ.
Но проблема была даже не в самих мемуарах, а в том символическом значении, которое приобретало бегство дочери вождя – ровно в год 50-летнего юбилея Октябрьской революции (которое в СССР готовились отмечать с великим размахом).
И, конечно же, американское издательство, заключившее с Аллилуевой договор, спешно готовило выпуск книги "к празднику". В ЦК КПСС не хотели такого "подарочка". Но как можно было помешать?
В КГБ нашли решение. Если нельзя остановить выпуск книги, надо его… предупредить! Второй экземпляр рукописи нашелся в Москве, у знакомых Светланы, которые помогали в ее редактировании. И, конечно, он оказался в руках у Луи. Немного "пройдясь" по тексту, и вычеркнув из него ряд подробностей (в первую очередь упоминания Громыко, Брежнева и других "актуальных" властителей СССР), Луи положил рукопись в портфель и отправился в Лондон. Впрочем, кое-что он в текст и добавил. Так, по мелочи. Например, получалось, что именно Аллилуева "раскрыла" псевдоним Синявского, что привело к его аресту и известному на весь мир процессу Синявского и Даниэля. Рассыпав там и тут по мемуарам подобные мелкие "ловушки", Луи рассчитывал использовать их позднее.
С собой у него был еще один козырь – десятки уникальных фотографий из архива Аллилуевой, которые он добыл прямо в ее квартире, в "Доме на набережной", уговорив детей Светланы (17-летнюю Екатерину и 20-летнего Иосифа) продать их за бесценок. Пусть у американцев книга будет с оригинальным текстом, но без картинок, а у него – с картинками!
План был прост – предложить текст издательству, которое опубликует его раньше американцев. Желательно, летом, чтобы к юбилею "Великой октябрьской" уже наступило разочарование в аллилуевских мемуарах. Правда, тут был нюанс: авторские права.
СССР тогда еще не присоединился к международной конвенции об их охране, и формально Луи мог делать с текстом что заблагорассудится. Но английские издатели, справедливо опасаясь судебных исков из США, шарахались от рукописи, как от черта.
Нужно было найти авантюриста, который решится быстро заработать на издании, а там хоть трава не расти. И Луи такого нашел. Издательство "Флегон-пресс", которое возглавлял выходец из Румынии, решило сыграть в эту рулетку. За текст и фотографии Луи, говорят, получил сумму с пятью нулями, причем в фунтах стерлингов (по уговору с КГБ, вся она осталась у него, на счету в английском банке). А книга Аллилуевой была стремительно подготовлена к печати, и вышла в свет уже в августе, к ярости американских издателей. Отрывки из мемуаров (не без помощи Луи) попали в прессу, в том числе в еженедельник Newsweek. Немедленно поднялась волна комментариев и критических статей, к немалой части которых Луи тоже сумел приложить руку. Общий их смысл сводился к тому, что от Аллилуевой, конечно, ожидали большего. Никаких "кремлевских тайн" ее мемуары не открывают, а с литературной точки зрения написаны они "ниже плинтуса".
Американские издатели подали иск к "Флегон-пресс", и по решению суда тираж "20 писем" был арестован. Вернее, его малая часть. Потому что книга продавалась хорошо и успела принести издательству прибыль. Когда же в октябре "оригинальные" мемуары Аллилуевой наконец вышли в свет в США, это был, что называется, "второй темп".
Да, конечно, и бегство дочери Сталина из СССР, и ее воспоминания все равно оставались "бомбой". Но порох в этой бомбе был сильно подмочен.
Что же касается Луи, то к годовщине революции он уже разъезжал по Москве на только что купленном спорткаре, "Порше-911". И, не скрывая улыбки, говорил знакомым:
– Ну, как вам машина? Это – "20 писем друзьям"!
Бодался Луи с Солженицыным
Обесценивание, в котором так преуспел Луи, конечно, было новым шагом в политтехнологиях. Наверняка придумал его не он, а кто-то более хитрый. Но надо сказать, что метод оказался крайне действенным.
– Ну, посмотрите, вы же видите, что он и правда сумасшедший!
– И эта не без греха.
– Смотрите, какие глупости она (он) пишет (говорит).
Все эти приемы "информационных вбросов", кстати, прекрасно работают и теперь, только для них уже не нужны такие "особенные" люди, как Виктор Луи. Вполне достаточно интернета и нескольких популярных блоггеров/влогеров.
Поэтому, прежде чем обвинять нынешнюю российскую оппозицию в разобщенности и неумении договориться, не лишне, может, задуматься – почему все так?
Но это, так сказать, музыкой навеяло…
А что качается Луи, то он еще долго занимался переправкой диссидентских рукописей за границу. Когда в 1967 году в "Новом мире" планировалось напечатать "Раковый корпус", вокруг этой публикации разгорелась нешуточная борьба. В основном, как тогда было принято, литературоведческой работой занялось Политбюро ЦК. И там возобладало решение "не пущать". Мол, хватит нам оттепели.
Твардовский, главный редактор журнала, все равно не оставлял надежд, и пытался как-то добиться разрешения напечатать роман. Но в разгар этой борьбы вдруг выяснилось, что рукопись давно кем-то переправлена на Запад, и там готовится к публикации. Причем сразу в двух местах, в "Гранях" и в "Посеве". "Грани" еще выжидали, чем окончится борьба вокруг "Нового мира", потому что и дураку было ясно, что публикация в "тамиздате" поставит крест не только на "Раковом корпусе", но и вообще на возможности Солженицына публиковаться в СССР (так потом и получилось). "Посев" тоже колебался. Но в итоге "Корпус" вдруг попал в третье издательство, The Bodley Head, которое без всяких церемоний начало его публикацию летом 1968 года. И, разумеется, очень скоро пошли слухи, что к передаче рукописи на Запад причастен Виктор Луи.
Солженицын был в ярости. Он писал гневные письма, обвиняя Луи в самоуправстве. Тот все отрицал, но репутация его явно была под ударом. Ведь он "подставил" не какую-то "девушку с мемуарами", пусть и дочку вождя, а знаменитого на весь мир писателя, к словам которого прислушивались западные интеллектуалы. Поэтому Луи решил отправиться к Солженицыну, и "поговорить, как зэк с зэком". Мол, признайся, никаких доказательств, что я украл твою рукопись, у тебя нет!
Солженицыну такая форма разговора не понравилась, и он выпроводил Луи, надеясь, что больше его не увидит. Куда там! Луи не отставал. Он еще несколько дней бродил вокруг дома писателя (иногда в компании с фотографами, вооруженными телеобъективами). Стучался в закрытую дверь. А потом опубликовал в западной прессе будто бы взятое у Солженицына интервью, в котором представил того чуть ли не поборником фашизма.
"Русские крестьяне были счастливы только дважды после Революции: сначала во времена НЭПа, а затем во время немецкой оккупации", – якобы сказал ему Солженицын.
Травля писателя разворачивалась в Советском Союзе в полную силу, а Луи вторил ей в западной прессе. Но как бы "с либеральных позиций", подчеркивая, что "не все так однозначно". Например, в "Штерне" он напечатал цикл заметок о некой "тёте Ирине", найденной им под Краснодаром, которая воспитывала Солженицына в детстве, и сообщила о своем воспитаннике немало нелицеприятных подробностей...
Скандал не утихал несколько лет, вплоть до высылки Солженицына из СССР, и довольно детально описан в его воспоминаниях "Бодался теленок с дубом". Виктору Луи там посвящено немало ядовитых строк.
Однако ему все это было, как с гуся вода.
Тем более, что свои деньги за передачу "Ракового корпуса" на Запад он, видимо, тоже получил. К началу 70-х годов на банковских счетах у Луи имелось больше миллиона долларов. Он стал настоящим, легальным советским миллионером, имевшим три квартиры в Москве.
Но главной резиденцией избрал загородный дом неподалеку от Переделкино.
Рай имени Виктора Луи
Формально дом считался "дачей", но на самом деле, конечно, это была шикарная загородная вилла, с огромной гостиной, шикарным баром и огромным участком, на котором (в зависимости от времени года) располагался либо теннисный корт, либо каток. В подвале, конечно, имелся теплый бассейн.
Рядом с домом Луи распорядился построить огромный гараж, на 10 машино-мест, в котором хранилась постоянно обновлявшаяся коллекция раритетных автомобилей. Та самая, о которой он говорил "лучше, чем у Брежнева!". Кабриолет Bentley 1938 года, несколько Mercedes-Benz и Volvo, старинный BMW 328, Porsche 911, Ford Mustang, Land Rover, Oldsmobile, и кемпер на шасси VW Transporter, на котором Луи любил отправляться в дальние путешествия по России. Но чаще всего без Дженифер – ей, как иностранке, за 101-й километр от Москвы выезжать запрещалось. Впрочем, ему всегда было кого прихватить с собой.
В доме постоянно кипела жизнь – вокруг Луи, которому было уже за 40, собиралась компания юношей, 18-20 лет, как на подбор красавцев и плейбоев. Они веселились с утра до вечера, попивали коктейли, иногда выполняли мелкие поручения хозяина, и время от времени приворовывали то пачку импортных сигарет, то какую-нибудь "вкусняшку" со стола. Знакомые и друзья Луи со смехом называли их "луята", а Дженифер, смотревшая на этот "мальчишник" с откровенной печалью, молча вставала в 10 вечера из-за стола и уходила в отдельную спальню, где проводила ночи в сугубом одиночестве.
Но тяга к прекрасному у Луи не ограничивалась юными атлетическими телами. В доме на всех стенах висели древние иконы, а вперемешку с ними картины неофициальных российских художников, концептуалистов и авангардистов, которые Луи потихоньку продавал на Запад, открывая перед европейскими ценителями живописи сокровища "второго авангарда". За лестницей была еще одна, секретная комната, без окон: тайная библиотека, в которой хранился абсолютно весь доступный КГБ "там" и "самиздат". "Ардис", "Грани", "Посев", и все такое прочее. Многие сотни томов. В эту комнату Луи водил избранных интеллектуалов, заезжавших к нему в гости.
А таких было много, ведь за Виктором Луи в 70-е годы закрепилась слава человека, решающего проблемы. Особенно для "невыездных". Ученые, писатели, журналисты, евреи-"отказники" и даже диссиденты тайком, чаще в сумерках, наведывались к нему в гости. И получали удивительно точную информацию о своих делах, а также совет, как вести себя дальше. Советы, как и выпивка из бара, были бесплатными. Но посетители уезжали с дачи с каким-то липким чувством, будто оказались перед ее хозяином в долгу по гроб жизни…
Это как раз Луи и любил.
А еще он любил путешествовать. На столе в гостиной стоял большой глобус, по чьему-то меткому выражению "утыканный булавками с флажками, как кукла вуду". Это были места, где довелось побывать Луи. И их становилось все больше. Работа, работа…
Разумеется, все страны Европы. Но и Чили (куда он ездил по личному приказу Андропова, чтобы проверить, жив ли Луис Корвалан, которого СССР планировал обменять на Владимира Буковского). И Тайвань, где он вел тайные переговоры во время конфликта с Китаем на острове Даманский. И Израиль, где Луи "прощупывал почву" для установления дипотношений. И, конечно, Америка, где он даже один раз вел тайные переговоры с Киссинджером в Белом доме…
Короче, не жизнь, а сплошное приключение! И, что особенно приятно, почти каждую поездку Луи оборачивал к собственной финансовой выгоде. Где-то что-то продавал, где-то выступал посредником. У КГБ он не брал ни копейки, даже на дорожные расходы.
"Я достаточно богат, чтобы платить за билеты и гостиницы. К тому же мне нравится выбирать их самому" – всегда говорил он. Деньги текли к нему рекой – кажется, вне всякой связи с его деятельностью на советские спецслужбы. Тем не менее деятельность эта была бурной вплоть до последних лет его жизни.
В октябре 1964 года он (после намека из КГБ) первым сообщил западным журналистам о снятии Хрущова с поста генсека, а в 70-е уже передавал на Запад мемуары Хрущова, и контролировал их "правильную" (без обидных фрагментов о Брежневе) публикацию.
В 1984 году Луи ездил в Горький, где встречался с Сахаровым, державшим в то время голодовку протеста – и через несколько месяцев на Запад попали фейковые кинопленки, на которых опальный академик с аппетитом ест борщ.
И так далее, и так далее… Сотни, а может быть, тысячи деликатных заданий, где дьявол крылся в мелочах. Для этого требовалось невероятное обаяние, способность подладиться под собеседника, втереться к нему в доверие. Луи, кажется, был в этом плане чемпионом.
В 1987 году у него диагностировали рак печени. Требовалась пересадка, и для этого он отправился в Кембридж. Тогда подобные операции считались очень опасными – велик был риск отторжения. Но это, конечно, Виктору Луи не грозило.
Чужая печень доверчиво приняла его за своего, и прижилась, как родная.
Он умер совсем от другого. От сердечного приступа, который с ним случился вскоре после распада СССР, в 1992 году.
В некрологе, опубликованном в New York Times, отмечалось, что "покойный точно предсказал" последовательность последних советских генсеков. Откуда-то ему было известно, что после Андропова этот пост займет немощный Черненко.
При Горбачеве Виктор Луи, можно сказать, остался без работы. Или просто отошел от дел, почувствовав, что жизнь подходит к концу, а заработал он уже достаточно. По воспоминаниям его вдовы, также опубликованным в New York Times, последние годы Луи посвятил "коллекционированию островов": "Он собирал острова, – сообщила журналистам Дженнифер Стэтхэм. – И готов был ехать на любой из них, где ему давали визу".
Так он и развлекался до самой смерти в 1992 году. Время его кончины кажется символическим. СССР дематериализовался. Рай для стукачей исчез.
Впрочем, сейчас он, кажется, возвращается. Почти такой же, как при Сталине или Хрущеве. За одним, может быть, исключением: на службе в нынешних органах нет таких ярких людей, как Виктор Луи.
Что почитать по теме:
1. Антон Хреков: "Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля" "Феникс", 2010
2. Вячеслав Кеворков: "Виктор Луи: человек с легендой" "Семь дней", 2010
3. Светлана Аллилуева: 20 писем к другу. Последнее интервью дочери Сталина. "Родина", 2021
4. Александр Солженицын: "Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни" "Азбука", 2022
5. Стенограмма общемосковского собрания писателей 31 октября 1958 года
