6 лет назад телеканал "Дождь" показал документальный сериал "Возраст несогласия". Его автор, Андрей Лошак, снимал региональных активистов, участвовавших в предвыборной кампании Алексея Навального.
"Новое поколение выросло в том редком состоянии, когда Россия ни с кем не воевала, а худо-бедно обустраивалась. Теперь нас опять начинает потряхивать, мы снова влезли в конфликты, и будущее кажется уже менее стабильным. Но как-то мы доковыляли, что выросло целое поколение людей, непоротых и не знающих генетического страха, что завтра война… Новое поколение не хочет идти в армию, чтобы сражаться за геополитические интересы России", – говорил Андрей Лошак в интервью Радио Свобода после выхода сериала в 2018 году.
Теперь эти слова кажутся мрачным пророчеством: поколение, не знавшее войны, гонят в окопы, Алексей Навальный арестован и убит, а герои фильма 2018 года вынуждены были покинуть Россию. Егор Чернюк из Калининграда получил блестящее образование в США, его товарищ Олег Алексеев нашел солидную работу финансового аналитика в Праге. Филипп Симпкинс из Тулы живет в идиллическом швейцарском городке Монтрё, где провел 16 лет Набоков, а Виолетта Грудина, которую изощренно пытались не допустить к местным выборам в Мурманске, уехала в Литву.
О том, что случилось за эти 6 лет с юными сторонниками Алексея Навального, узнает зритель фильма "Возраст несогласия. 2024", который 3 июня показал телеканал "Настоящее Время". Съемки уже завершались, когда герои фильма узнали о гибели Алексея Навального.
Андрей Лошак рассказал Радио Свобода о том, как снимался этот фильм, и о его героях, среди которых политзаключенные по делу ФБК – Лилия Чанышева и Ксения Фадеева.
– В последнее время наблюдается расцвет независимой российской документалистики после периода оторопи и молчания. Один за другим появляются актуальные политические фильмы: "Обыкновенная жизнь", "9.05.2022", "Шаманская сказка" и много других. Я говорил об этом с Аскольдом Куровым (его фильм "О караване и собаках" только что получил премию на фестивале в Кракове), и он сказал, что это лебединая песня независимой документалистики, потому что снимать в России теперь крайне сложно. Что ты думаешь?
– Я не являюсь частью движения фестивального кино, в котором вполне успешно существуют русские документалисты. Я больше журналист, для меня важно вести диалог с аудиторией. Формат фильмов, которые видит только фестивальная публика, мне неинтересен. Я делаю фильмы с платформами, которые могут обеспечить максимальный доступ, – это прежде всего YouTube. Несмотря на то что я был вынужден уехать из России, я сумел за эти два с небольшим года сделать три больших проекта. Но я чувствую, как потихоньку на нашей шее продолжают затягивать петлю и душить нас. Я начал делать этот фильм уже в статусе "иноагента", на платформе-"иноагенте", а в феврале "Свобода" стала "нежелательной организацией" – это все очень усложняет съемки в России.
– Тем не менее, когда смотришь фильм, возникает ощущение, что никакого железного занавеса нет.
Прошлое не хочет становиться прошлым и убивает будущее
– Я сейчас прозвучу цинично или алармистски, но это до первых уголовных дел. Мы пока с ними не столкнулись, но в законе все прописано для того, чтобы мы там не смогли работать. Они нас пытаются отрезать от страны совсем. С одной стороны, они делают так, что ты не можешь снимать фильмы в таких условиях, а с другой – будут делать всё, чтобы отсечь нас от аудитории. Чудо, что YouTube до сих пор не заблокирован. Я думаю, что причины только технические: они до сих пор не могут полноценно запустить альтернативную версию, но они настолько уверенно идут по пути Северной Кореи, что и это будет. Я сам не могу ездить, снимать, там остаются люди, которым я доверяю, чтобы просто вести дистанционный контроль, как-то дирижировать этим, но эти люди кончаются. Большое количество людей уехало, большое количество людей не хочет больше со мной работать, потому что это опасно. Постоянное ощущение тревоги, что это последний проект, который я сделал в России. В отличие от предыдущих, он сделан в России только частично.
– Меня удивило в твоем интервью Михаилу Козыреву замечание о том, что в эмиграции всё ненастоящее, а аудитория осталась в России. Но ведь фильм противоречит этой идее. Полное ощущение, что все уехали, там ничего больше нет и похороны Навального – последняя точка в безуспешной истории сопротивления режиму, осталась только эмиграция.
– Конечно же, там осталось примерно 99% населения, уехало не так много. Более того, я вижу, как многие возвращаются или курсируют и не могут определиться, где они на самом деле. Но ты прав в том смысле, что этот фильм гораздо больше про уехавших, чем про оставшихся, потому что почти все герои уехали. Так у них жизнь сложилась: они больше не могли оставаться в России. Это еще и диалог с нами, эмигрантами, рассказ о наших горестях, о наших потерях. Потому что все, что происходит с нами здесь, – это болезненный разрыв с тем, что было. Это история потерь. Пока мы мало что приобрели. Я завидую людям, которые уверенно куда-то переехали и начали строить новую жизнь. У меня такого до сих пор не произошло, я не очень понимаю, где я, кто я и кем стану в ближайшее десятилетие.
– Виолетта Грудина говорит, что в Литве психотерапевты ставят диагноз "травмирован Россией". Это одна из главных тем фильма – как пережить такую травму. Олегу Алексееву, кажется, это удается идеально, а другим нет. Виолетте хуже всех – может быть, потому, что она остается в политическом активизме, а все остальные нашли другие занятия.
Подонки, захватившие власть, увидели в этом поколении главную угрозу
– Безусловно, это так. Помимо того, чем ты занимаешься, есть еще идеи, которыми ты живешь. Мы жили с мечтой, которой нас заразил Алексей, – мечтой о прекрасной России будущего. В России очень сложно жить без веры и без мечты, если у тебя есть гражданский темперамент. Масса людей, у которых его просто нет, живут своей частной жизнью и счастливы. Но есть другие люди, их немало, для которых это важно. Если бы нас было больше, мы бы жили в другой стране. Виолетта – из таких людей, и я из таких людей, да и все герои фильма такие, просто кто-то сумел рационально себе объяснить, что с этим пора завязывать, нужно теперь жить другой жизнью. Это удалось только Олегу, который умеет принимать такие решения. Егор уехал давно, в 2018-м, почти сразу после фильма, потому что на него завели уголовку, он поступил в Америке в университет. Он до сих пор в поиске, до сих пор живет мыслями о России, считает, что туда вернется. Людям с гражданским темпераментом сложно проститься с этим. Фильм – про это расставание, прощание. Алексея убили, когда съемки были практически закончены, и это превратилось в плач по убитой мечте.
– Шесть лет назад, когда вышел первый фильм, казалось, что появилась новое свободное поколение, а сегодня ровесники Егора или Филиппа воюют в Украине или впадают в экстаз на концерте Шамана. Может быть, этого свободного поколения и не было?
– Нет, я не соглашусь. Большая часть этого поколения, конечно, была достаточно равнодушна, но любое общество так устроено: большинство просто колышется. Куда ветер подует, туда его и колышет. Есть активная часть – это трендсеттеры, за ними идут. Там было достаточное количество людей, которые во всем этом участвовали и которые это поддерживали. А дальше начали работать механизмы страха, репрессии. Классический пример – Моргенштерн. Он был долгое время голосом поколения, в 2017 году был сторонником Навального, записал песню про Навального. Потом он, как апостол Петр, отрекается публично у Собчак от него, говорит какие-то гадости, но в результате все равно оказывается в эмиграции "иноагентом". Я недавно смотрел покаянное признание, где он говорил, что был неправ. Настя Ивлеева тоже поддерживала Навального, а во что она сейчас превратилась – без слез не посмотришь. Их просто напугали. Но я не считаю, что это молодежь какая-то не такая: это подонки, захватившие власть, увидели в этом поколении главную угрозу. Неслучайно они боролись с Навальным прежде всего. Кто электоральная база Навального? Молодежь, те люди, которые видели в нем будущее, видели в нем своего представителя, впервые за все послесоветские десятилетия увидели человека, который резонировал с их ожиданиями, с их мечтами, говорил с ними на одном языке. Собственно, разгром политических институтов Навального, которые он построил вопреки всему, был связан с этим: вытоптать, закатать под асфальт эти ростки, эту молодую поросль, которая представляет для них угрозу в какой-то перспективе. Это атака прошлого на будущее, прошлое не хочет становиться прошлым и убивает будущее.
– Ни один из героев фильма не работает в нынешней команде ФБК. И представители ФБК отказались у вас сниматься. Что произошло?
– Мне сложно сказать, я всегда старался держаться в стороне от этих срачей. В целом я поддерживаю ФБК, поскольку они все-таки при жизни Алексея были его представителями. Сейчас мне не очень нравится, как они распоряжаются его политическим наследием. Но все равно я считаю, что существование ФБК важная штука, дай бог им выжить и стать главной силой. Может быть, с Юлией Навальной у них это получится лучше, не знаю. Но такая проблема есть, я об это обжегся, столкнувшись с тем, что почему-то они меня закенселили, отказались со мной общаться. Не они даже, а Леонид Волков ситуацию эту определял, потому что ребята в принципе не против. Одна из героинь фильма, Диана Рудакова, координатор из тамбовского штаба, работает в ФБК. Она дала мне интервью, но поскольку я не мог ничего снять – это же все-таки фильм, мне нужно что-то показывать, а нас не пустили в ФБК, – я в результате вынужден был отказаться от этого интервью. Но нельзя сказать, что никто там не работает. Практически в каждом регионе был штаб, абсолютное большинство этих людей уехало, также уехали волонтеры. Конечно же, всех сторонников Навального ФБК не может трудоустроить – это понятно. Но, безусловно, они помогали им переезжать, финансово и юридически в этом участвовали. В этом смысле вопросов нет. Просто они стали немножко сектой, очень закрылись. Я полностью согласен с Виолеттой: от этого чувства, что у них за спиной Алексей, появилась надменность – типа вот мы тут все делаем правильно, и только мы знаем, как правильно. Эта закрытость мне не нравится, мне кажется, это неправильный путь – нежелание участвовать в диалоге с людьми. Без Алексея с таким подходом можно довольно быстро все промотать.
– Значительная часть фильма – рассказ о политзаключенных по делу ФБК. Наверное, делать ее было сложнее всего, потому что она снималась в России.
Сторонники Алексея с прямой спиной и достоинством переносят кошмар, который на них обрушился
– Да, никого из моих героев не посадили, к счастью, они все уехали, но больше 30 человек сидят по делу ФБК. Эти истории были важны для драматургии фильма. Генпрокуратура в конце апреля 2021 года признаёт их экстремистами, дальше есть два месяца, пока это не признает суд, и они за это время все закрывают. Они моментально всех увольняют, никакой политической организации у Навального в России больше нет. В июне их признает экстремистами суд. Многим казалось, что у нас по Конституции закон не имеет обратной силы: если никто с июня не занимается политической деятельностью внутри структур Навального, значит, вроде как он не должен сесть. Оказалось, что нет. В ноябре 2021-го арестовали Лилию Чанышеву, и, если бы Виолетта не уехала, она однозначно бы сидела, потому что она представляла опасность для них. После этого уехали все, кроме Ксении Фадеевой, которая была муниципальным депутатом. Она считала: вот я депутат, почему я должна уезжать? Занимается легальной деятельностью, легально ее избрали в то время, когда она была еще в структурах Навального, никто не говорил о том, что она экстремистка, в том числе избирательная комиссия. И ее посадили. Конечно, рассказать об этих девушках мне казалось очень важным, потому что они потрясающе держатся. Мы все смотрели на Алексея, равнялись на него, но его сторонники такие же фантастические, неубиваемые, они с прямой спиной и достоинством переносят кошмар, который на них обрушился, и таким образом поддерживают многих людей вокруг себя. Это, наверное, то немногое, что дает надежду, не дает окончательно погрузиться в мизантропию и отчаяние. Хотя, конечно, после убийства Навального сложно себя поддерживать. Да, они держатся прекрасно. Какой-то божьей милостью возле них оказались очень достойные люди, которые их не бросили. Собственно, они в значительной степени герои моего фильма, потому что с самими заключенными я поговорить по естественным причинам не мог. Это фантастические люди – родители Ксении и Алмаз, муж Лилии Чанышевой, которые переносят ужас расставания и прочие ужасы, связанные с тем, что у тебя любимого, близкого человека просто ни за что забирают и запирают в клетке.
– Когда я услышал, что ты делаешь этот фильм, я подумал о проекте "Рожденные в СССР", а потом ты сам об этом сказал в разговоре с Козыревым. Можно вообразить, что через шесть лет мы снова встретим этих героев?
– Мне было бы интересно вернуться. Вопрос, конечно, в драматургии – насколько изменится их жизнь. За эти 6 лет их жизнь изменилась радикально, и это дает драматургию, дает истории движение. Пусть оно и печальное, но это движение, развитие сюжета. Будет ли развитие сюжета? Я надеюсь, что, конечно, всё у них будет уже получше, но жизнь покажет. Какое-то развитие будет, конечно, за шесть лет, вопрос – какое.
– Не могу исключить, что через шесть лет мы снова увидим их в России.
– Да, я бы очень хотел так думать. Пока у меня не получается в это верить. Но это было бы потрясающе, это был бы классный фильм.
