"Моя страна мчится на скором поезде к станции Пропасть". Письмо учителя из СИЗО

В начале декабря в Сыктывкаре задержали учителя истории Никиту Тушканова. Его обвинили сразу по двум уголовным статьям: оправдание терроризма и "дискредитация" армии. Поводом для этого стали его посты в соцсетях о взрыве на Керченском мосту. Тушканова тут же арестовали, он встретил Новый год в СИЗО. В интервью Север.Реалии из-за решетки он рассказал, как сотрудники ФСБ требовали от него записать видео с извинениями, что его девушка сама сделала ему предложение руки и сердца после задержания и какой он видит Россию через пять и десять лет.

Никиту Тушканова задержали 7 декабря в квартире его девушки Александры в Сыктывкаре. Сначала об этом никто, кроме Александры, не знал, даже родня Тушканова – им об этом сообщили журналисты. Позднее стало известно, что дела об оправдании терроризма и "дискредитации" возбудили из-за активности учителя в соцсетях в октябре 2022 года. Там в то время появлялись публикации, связанные со взрывом на Керченском мосту. Один из постов был озаглавлен так: "Подарочек на день рождения Путлеру". В другом был размещен фрагмент видео из мультфильма "Волшебное кольцо", где царь вместе с царицей и детьми видят, как исчезает хрустальный мост. "Путин с Кабаевой идут к Крымскому мосту" – так было описано видео.

По версии следствия, эти посты были "направлены на оправдание терроризма" и "давали положительную оценку" взрыву на мосту. Таким образом, Тушканов стал первым в России обвиняемым по статье об оправдании терроризма из-за высказываний о Керченском мосту. Правозащитник Павел Чиков предупреждал, что такие дела обязательно появятся, и призывал пользователей соцсетей быть осторожнее.

Никиту Тушканова сразу после ареста внесли в список экстремистов и террористов. Он связывает свое преследование со своей активной гражданской позицией. Еще в январе 2021 года он вышел на одиночный пикет в поддержку свободы слова, после чего его уволили из школы за "аморальное поведение". Уже в 2022 году его несколько раз оштрафовали за “дискредитацию” армии – и снова за посты в соцсетях. Север.Реалии отправили Никите Тушканову письмо в СИЗО и спросили его, почему он, несмотря на угрозу уголовного преследования, продолжал высказываться публично, что думает о возбужденных на него делах и когда надеется выйти на свободу.

"Называли фашистом"

– Что вы помните о том утре, когда вас задержали?

– Накануне Саша, моя девушка, попала в аварию. Я очень испугался, боялся ее потерять, но все обошлось. Я устроил ей второй день рождения. Это было в понедельник. А во вторник нас разлучили. Я боялся, что что-то произойдет с ней, а произошло со мной.

В ночь на вторник мы долго не могли уснуть, все о чем-то разговаривали. И вот я проснулся, помню, что любовался, как спит Саша. Я ее по-коми называю Ягодка – Тусюк. Потом открыл ноутбук, в тот день у меня было много уроков. Кто-то постучал в дверь – а у меня урок. Саша, сонная, пошла открывать. И тут понеслось. Я успел закрыть ноутбук, надеюсь, ученик не успел увидеть шок в моих глазах.

В комнату ворвался СОБР, как монголы в Рязань в 1237 году, повалили на землю, руки за спину, щелкнули наручники. Я поначалу не поверил, что это реальность. Начался обыск. В квартире были три бойца СОБРа, следователь из ФСБ, два сотрудника из ФСБ и один из Центра "Э" [центр по противодействию экстремизму при МВД], привезенные понятые и мы с Сашей. Я ничего не прятал. Забрали ноутбуки, телефоны, у нас обоих. Ладно я, но у нее зачем забирать?

– О чем вы думали в тот момент, когда шел обыск и когда вас забрали?

– Единственное, о чем я думал, – это о Саше, о моей любимой. О том, что я обрекаю ее на страдания. Даже не так. Что моя страна, ее страна проваливается в пропасть, что из-за ошибки в "высших кабинетах" калечатся судьбы обычных людей. Не знаю, правильно это или нет, но моя мама примерно представляла, кто я и что из себя представляю, а вот о судьбе Александры я думал больше всего.

–​ Куда вас отвезли после обыска? Что там происходило?

– После обыска мы поехали в УФСБ по Коми. Следователь дал попрощаться с Сашей, завел ее ко мне в автобус. Последнее, что я ей сказал: "Все будет хорошо. Я тебя люблю". Меня начали сразу обрабатывать, чтобы я признал вину, говорили, что я – фашист, что с такими, как я, на зоне по-другому будут разговаривать. Один из сотрудников, Карманов Александр Алексеевич, был когда-то моим другом, мы с ним были в одном поисковом отряде, когда учились в Сыктывкарском государственном университете. Думали, как спасти свою Родину, но оказались по разные стороны.

Я согласился сознаться, лишь бы закончился этот фарс. Мне предлагали снять видео, где я извиняюсь перед армией, и обещали, что все обойдется условкой. Пришли следователи, привели "карманного" адвоката (имеется в виду адвокат по назначению, предоставляется государством. – СР), который сразу обозначил, что я ему особо не нужен. Я отказался признавать вину и давать показания. Меня снова отвели к операм. Там были разговоры, что я не мужик, раз от слов отказываюсь. Говорили, что меня застрелят по пути в Микунь при попытке к бегству, и смеялись. Мне было не очень смешно.

–​ Зачем вас потом повезли в Микунь [город в двух часах езды от Сыктывкара]?

– Квартира у меня в Микуни, а брали меня у Саши – в Сыктывкаре. Сказали, что нашли меня по "Яндекс.Такси" и доставке еды. Ехали в Микунь в молчании, я уснул, а до этого думал: "Ну хорошо, пожил я ярко, вроде достойно". Как в Микунь приехали, так снова обыск, забрали всю электронику и там. Время было 20:00, а вломились ко мне в 9:26. С этого момента я съел один банан. "Друг" купил мне булочку, бутылку воды и сигареты. Я не курил около двух месяцев, но очень хотелось покурить перед "расстрелом".

После обыска в Микуни поехали в местное здание ФСБ. Пошли разговоры (я сидел на стуле в коридоре, прижатый к стене), что "нас предали, Херсон сдали, из-под Киева ушли, а такие ******** [нехорошие люди] будут нас учить, как жить (это про меня)". Один голос ответил: "Мужики, как бы вы не относились, но этот парень в чем-то прав". Кто-то еще: "Да ну, ***** [чушь] не неси". В ответ: "Леха вернулся из-за ленточки и все на стакане".

Вот и думайте теперь. Этим парням в масках и с корочками ФСБ тоже страшно.

Еще в Сыктывкаре, около 15:30, я позвонил сестре, она сказала, что уже в курсе. А мама все приняла со стойкостью спартанской матери – это по рассказам сестры. На них уже вышел адвокат, сразу начали по соцсетям постить, что меня забрали.

Уже потом я понял, что все было ради "картинки". Одних запугать, других порадовать. Хотели слез, унижения, видео покаявшегося бутозера. Но все пошло не так. Страх потерять себя, потерять уважение к себе, страх потери моей Родины был и есть выше этого.

–​ Что вы почувствовали, когда оказались в ИВС?

– Меня в ИВС отправили в 23:00. Фээсбэшники [после обыска] отдали меня полиции. Едем, наклейка "Zа наших" на окне. Вдруг на звонке у водителя играет [песня украинской рок-группы] "Океан Эльзы" "Обійми". Соседний мент спросил меня:

– За что?
– Дискредитация.
– Стоило того?
– Ну все рано или поздно заканчивается. Вы не видите?

И вот ответ старшего лейтенанта полиции, в машине ППС с надписью "Zа наших": "Мы живем в одной стране и думаем примерно одинаково". Привез меня в ИВС, пожелал удачи. В камере меня встретил Геннадий, вором был раньше. "Ты диссидент, что ли? За такое в 90-е тебе бы медаль дали. А тут сказал разумное что-то – садись в тюрьму. Ты молодец, все у тебя хорошо будет".

"Увидишь, какой народ ты хотел спасти"

–​ Вам следователи объясняли, почему против вас было возбуждено уголовное дело именно об оправдании терроризма?

– Когда я узнал, что на меня возбуждено уголовное дело об оправдании терроризма, у меня было непонимание, полнейшее непонимание. Мне пытались объяснить, но я все равно не понял. К тому же я эту запись удалил от греха подальше. Но я считаю подрыв моста не актом терроризма, а военной целью. Дороги, а тем более мосты – это цель номер один на любой войне. Даже когда ее называют СВО.

–​ Против вас возбуждено еще и дело о "дискредитации" армии. Почему к учителю из Коми такое пристальное внимание силовиков?

– Чтобы запрятать голоса поглубже, других запугать. Что, наверное, им удастся на короткое время. Два дела – чтобы в совокупности дать больший срок. Такое внимание именно ко мне, потому что много где свечусь и похож на Ленина (ха-ха-ха). Боятся, что невзначай революцию начну. Шучу. Но список тех, кто интересен силовикам, не только и не столько учителями "славится".

–​ Вы же видели, что из-за постов в соцсетях возбуждают уголовные дела. Вы были готовы к тому, что за вами придут?

– Да, я чувствовал это, не наверняка, но знал, что это может произойти. И да, писать было все сложнее, все страшнее. Особенно, когда на тебя с таким теплом и трепетом смотрит любимый человек. Но я это делал для того, чтобы в старости, когда у меня будут внуки, у меня было что ответить на их вопрос "Дедушка, а где ты был, когда такое происходило в нашей стране?" – "Я, внучек, не мог закончить эту войну, я не мог остановить страну перед крушением, я не мог "вылечить" всех зомби, но я делал все, что было в моих силах, и делал это честно по отношению к себе и ко всем окружающим", – отвечу я ему.

Я готовился. Я прошел полное обследование своего здоровья. Машину вот не успел купить. Счета заблокированы, нельзя ни зарплату снять, ни накоплений. Это самое тупое, еще накануне хотел снять деньги, а уже все. Снова придется жить на маминой шее.

–​ Если бы вы могли вернуться назад, вы бы стали писать критику в соцсетях?

– Да, стал бы. Может, по-другому, но определенно писал бы. По-другому – чтобы не оказаться здесь. Дурацкий закон и так по-дурацки попасться. Хотя… Они бы и так нашли, к чему докопаться. Я и сейчас-то не понимаю. Само слово "дискредитация" – это что?

Как мне сказал "друг" из ФСБ: "Окажешься на зоне, увидишь, какой народ ты хотел спасти". Даже в глазах фээсбэшника я олицетворял собой спасателя, в камере меня в шутку называют "мессией".

–​ Как прошел суд по мере пресечения?

– На следующий день повезли в суд [на заседание по мере пресечения]. С 13:20 до 18:00 я один сидел в камере 2 на 3 метра. Чуть с ума не сошел от ничегонеделания.

Следователь, молодой парень, Матвеев Кирилл Сергеевич, ко мне относился холодно, но не брезгливо. Вроде он капитан юстиции. Просил в суде упечь меня в СИЗО. Прокурор, не поднимая глаз, это решение поддержал. По виду судьи было понятно, что я сяду. Моя позиция и позиция адвоката вообще не учитывались, а постановление [об аресте] было составлено с кучей нарушений.

–​ Какие у вас условия содержания в СИЗО?

– Моя камера – это 10,8 квадратных метра, двухъярусная койка, как в купе-вагоне. Кормят три раза в день – паршиво, но жить можно. Саша мне приносит вкусняхи. Сплю по восемь-девять часов в день, еще есть тихий час. Зэк спит, срок идет.

Нас в общежитии повышенного комфорта было двое. Со мной Ивашев Андрей Юрьевич, тоже политический. Сидел он с марта, все суда ждал. Сначала три месяца сидел один, так как таких статей здесь больше нет, тут в основном сидят молодые парни, за наркоту. А как я "заехал", так он жутко обрадовался, принял как сына. Шутили, играли в нарды – он меня научил.

Администрация ко мне относится по-разному. Одни открыто поддерживают – поговорят, что запрещено, положат двойную или тройную порцию котлет или других ништяков (это категорически запрещено). Другим откровенно плевать. Для третьих мы предатели, но их меньшинство. Когда я пошел в медико-санитарную часть, меня там все узнали, тоже посочувствовали. Но в основном: "Тебе что на воле не жилось? Хороший же парень".

"Мама пишет, что гордится мной"

–​ О чем вы думаете, когда просыпаетесь в СИЗО?

– Я думаю о том, как там мои родные, как моя мама. С какими мыслями проснулась моя любимая. И о том, что снова это дерьмо, и лучше бы я спал, не просыпаясь.

В шесть утра у нас подъем, потом "шмон", смотрят, не натворили ли мы что-то за ночь. Потом завтрак и прием таблеток, у меня гипертония второй степени. Идем на прогулку. Это маленькая комнатушка с дурацкими розовым цветом и решеткой. Небо в клеточку, но друзья пока не в полосочку. Гуляем около часа, в зависимости от погоды. По сути это та же камера, только без крыши. Потом играем в нарды, обед, и я ложусь на тихий час, хотя это запрещено правилами внутреннего распорядка. Отвечаю на письма, их забирают к 21:00. Перед отбоем и после (хотя это формально тоже запрещено) я читаю книги. Сейчас читаю [пропагандиста] Владимира Соловьева "Революция консерваторов". Забавно, да?

Еще думаю о том, правильно ли я делал? Пока что ответ положительный. Да, я не мог остановить войну, да, я не могу спасти свою малую родину от разорения. Да, я не смогу всех переубедить. Но я сделал все, что было в моих силах, чтобы бороться и иметь свое особое мнение, отличное от большинства (а их большинство пока что).

Очень скучаю по своей любимой Александре, увидимся мы с ней не скоро. Еще скучаю по своей кошке Еве. По моей сестре, хоть мы с ней часто бывали в контрах, но без негатива. По маме скучаю, она пишет, что гордится мной и любит меня.

Жалко то, что до ареста я не успел забрать подарки с OZON и подарить их своим близким. Я их с таким трепетом выбирал.

Самое сложное – это ожидание, оно мучительно. Когда ты не понимаешь, когда уже будет это решение. Тяжело без общения и информации. Больше всего поддерживают письма. Это как спасательный круг. Если признаться, то получив первое письмо от мамы, я расплакался. Там было всего две строчки, которые выбили почву из-под ног: "Здравствуй, мой самый лучший в мире сын! У меня все хорошо. Как ты себя чувствуешь? Напиши, пожалуйста. Люблю тебя, целую, обнимаю". Это было ФСИН-письмо. Потом она отправила второе, на коми-языке, чтобы никто прочитать не смог. Как оно цензора прошло, не знаю, но там не было ничего запретного.

–​ В каком вы сейчас эмоциональном состоянии?

– Ну, я принял тот факт, что меня посадят. Да, на суде я, увидев родных, скорее всего, пущу слезу, но это логично в такой ситуации, я думаю. Но как говорил [политик, обвиняемый по уголовному делу о "дискредитации армии"] Евгений Ройзман: "Любой уважающий себя интеллигент, живя в России, должен немного отсидеть в русской тюрьме". Я больше года работал с психологом, потом с психотерапевтом, какую-то устойчивость, думаю, я имею.

–​ У вас есть чувство, что вы один на один с системой?

– Сложный вопрос. Но скорее нет, чем да. Я кто? Учитель, и все. Может быть, я пример для кого-то? Я верю и знаю, что много людей борются с системой. Не я один, просто ошибки сейчас, в этой борьбе, дорого стоят.

"Я это поддерживал, когда мне было 20"

–​ Что вы чувствовали после 24 февраля? Для вас что-то менялось с течением времени?

– После 24 февраля я две недели был в состоянии фрустрации, в ступоре. Ходил к психологу, психотерапевту, потом стало легче. В начале было очень тяжело, но самое страшное – это привыкание. Человек такое существо, что ко всему привыкает.

Все мои близкие (именно близкие) как один были и есть против этого дерьма. В этом плане я в большом плюсе. С близкими мы часто обсуждали происходящее. Меня радовало, что они мыслят примерно так же, как я. А некоторые и более радикально, чем я. Но в окружении были и те, кто называл меня предателем. Двоюродная сестра, к примеру.

Моя мама, украшая школу к последнему звонку (она замдиректора), тайком соединяла желтый и синий шарик. Переживала сильно. И сейчас пишет в письмах, что боится, мол, просят уволиться.

–​ А вы всегда были против?

– В 2014 году, когда захватили Крым, я был Za (напишу именно так). Но потом я открыл свои глаза, было больно. И через эту боль нужно будет пройти всей стране. Как Германии после взятия Рейхстага.

Мне стыдно, что когда-то, живя в деревне, я искренне считал Путина великим. Но потом я получал одно за другим подтверждение того, что что-то не так и не к тому мы идем. Виноват ли я? Да. Я это поддерживал, когда мне было 20 лет, сейчас мне 28 и я сижу, потому что понял, что моя страна мчится на скором поезде к станции Пропасть. Мы уже близко. Но мы выстроим ее заново, признавая ошибки прошлого, проведем суды над теми, кто вел страну к краху. Я знаю, что возможна гражданская война, но надеюсь, что ее не будет. Мой сокамерник считает эту войну гражданской.

–​ У вас были мысли уехать из страны?

– Мысли уехать были, даже предлагали. Но как говорил один из творцов Великой Французской революции Дантон: "Куда бежать? Я живу в самой свободной стране. И свое Отечество не унести на подошвах своих сапог". Правда, через пару недель его казнили. Ну и еще был страх, конечно. Кем я там буду, зачем, почему? И основное – тут мой дом, моя земля, могила моего отца и моих предков. Мама говорила, чтобы я уехал, хоть куда. Но я тут. Моя страна, моя земля отравлена фашизмом. Если мы ее не спасем, то кому она нужна? Европе? США? Китаю?

–​ Что вы думаете о вашем будущем?

– Мягкого наказания не будет. Прокурор запросит лет пять. Условка и миллионный штраф – это меньшее, что меня ждет. После краха "империи" буду ждать амнистии, но год отсидеть придется. Саша сделала мне предложение. Я хотел сам сделать это на суде, но она меня опередила. Составлю прошение и будем расписываться. В истории все большие перемены начинались с женщин. Пока матерям не надоест получать своих сыновей в пакетах или получать сообщения "ваш сын пропал без вести", ничего не изменится. Но это уже скоро будет.

"Будем очень больно падать"

–​ С каким периодом в российской истории вы бы сравнили происходящее сейчас в стране и почему?

– Я бы сравнил с Русско-японской войной, которая привела к Первой русской революции, а затем к демократизации империи. Японцев тоже хотели "прижать к ногтю", "макаками" их называли, но закончилось это катастрофой. Я думаю, этого достаточно. Свое Цусимское сражение эта империя еще проиграет.

В 1916 году Брусилов [во время Первой мировой войны] провел "грандиозное" наступление, хотел Вену взять. Да, фронт был прорван, но вся царская гвардия лежала на Галицийских равнинах. А в феврале 1917 года империя кончилась.

Я думаю, что уже через год мы будем жить в другой стране. Униженной, нищей, разворованной. Через пять лет матери убитых солдат будут спрашивать: "За что умер мой сынок?" А действительно – зачем отправляли? За 195 тысяч рублей? (размер единовременной выплаты, которая выплачивается мобилизованному. – СР).

Через десять лет мы, дай бог, дойдем до того уровня развития, который был 23 февраля 2022 года. Будем очень больно падать, но появится надежда.

–​ Когда вы думаете о России, какой вы ее себе представляете? Могли бы вы описать ее одним словом?

– Я представляю ее федеративной. Действительно федеративной. А не отголоском монгольской империи, где местные князья были назначены царем, то есть ханом. А "царь" должен советоваться с "князьями". А то окраины всю жизнь с протянутой рукой живут.

Путину 70 лет, в полном расцвете сил вроде как. Но и Сталин в феврале 1953 года был здоров и полон сил. Да, медицина шагнула вперед, но никто не отменял, что он закончит жизнь как Цезарь или Александр II (оба умерли в результате покушения. – СР). В общем, все козыри у нас. Я верю, что у моего народа остались удаль Степана Разина, тяга к свободе Емельяна Пугачева и честь и достоинство декабристов, выступавших на Сенатской площади.