В год столетнего юбилея Радиевого института им. В.Г. Хлопина, который планируется отпраздновать в сентябре 2022 года, музей института, расположенный в историческом здании на Петроградской стороне, хотят выгнать из занимаемых помещений. Сотрудники музея переезд называют варварством и катастрофой. А руководство "Росатома", в чьем ведении находится институт, заявляют, что музей в самом сердце Петербурга представляет "ядерную и радиационную опасность". Корреспондент Север.Реалии выяснял, так ли это на самом деле.
– Представьте себе, взять, например, и выселить музей Пушкина из квартиры на Мойке, переселив его куда-нибудь в новостройку. А сам дом отдать под гостиницу. Дикость. Но сделать такое с музеем Радиевого института "эффективным менеджерам", засевшим там, кажется абсолютно нормальным, – возмущается физик-ядерщик, научный сотрудник РАН Леонид Плескачевский, много лет отработавший в институте. – Хотя на самом деле это катастрофа. Музей неразрывно связан именно с тем местом, где сейчас находится, и перенести его куда-то еще – означает уничтожить "феномен подлинности", в котором и состоит суть всей экспозиции.
"Эффективными менеджерами" и "варягами из Москвы", не имеющими никакого отношения к Петербургу, Плескачевский называет нынешнее руководство института и чиновников из "Росатома", в ведении которых находится институт. Судьба последнего, по мнению физика, и тем и другим абсолютно безразлична. Именно пришлое руководство приняло окончательное решение переселить музей института из его исторического помещения на 2-й Муринский проспект, 28 – основную площадку института.
Сегодня музей располагается на углу Каменноостровского проспекта и улицы Рентгена, в бывшем "Корпусе для воспитателей" Императорского Александровского лицея (улица Рентгена, дом 1). Именно в этих стенах закладывались основы отечественной ядерной физики, радиохимии и радиогеохимии, создавалась атомная техника. Первым директором института был знаменитый естествоиспытатель Владимир Вернадский. Впоследствии в институте работал создатель советской атомной бомбы Игорь Курчатов, под руководством которого именно здесь был запущен первый в Европе циклотрон – один из главных экспонатов музея.
А ученым-радиохимиком Виталием Хлопиным, имя которого сегодня носит институт, были получены первые препараты радия из отечественного сырья, созданы основы отечественной химии радиоактивных элементов – радиохимии, а позже, в 1946 году, разработана отечественная технология получения плутония для советского атомного оружия. Долгое время Радиевый институт оставался единственной научно-исследовательской организацией в СССР, занимавшейся изучением радиоактивности и ядерных реакций.
Словом, значение этого научного центра для страны переоценить сложно. Без его теоретических и практических наработок СССР не смог бы в кратчайшие сроки создать свой атомный щит, что, несомненно, изменило бы исторический сценарий XX века. Но нынешним хозяевам института и, соответственно, Радиевого музея, все это, по словам Плескачевского, абсолютно неинтересно: команды в руководстве меняются одна за другой, и всю территорию института на Петроградке просто решили продать.
Запасы радия
К планам руководства института переселить музей неоднократно пытались привлечь внимание видные представители научного сообщества, однако ни освещение темы в СМИ, ни многочисленные обращения в адрес Госкорпорации "Росатом" никак на ситуацию не повлияли. В ответ на обращение депутата Заксобрания Петербурга Бориса Вишневского из "Росатома" пришло письмо за подписью заместителя генерального директора по науке и стратегии Юрия Оленина, в котором парламентария поблагодарили за "внимание, уделяемое сохранению исторической памяти об эпохе становления отечественной атомной науки" и сообщили, что здание, в котором располагается музей, является "ядерно и радиационно опасным объектом", поэтому в рамках Федеральной целевой программы "Обеспечение ядерной и радиационной безопасности на 2016–2020 годы и на период до 2030 года" его планируется вывести из эксплуатации.
Земля на пересечении улиц Рентгена и Каменноостровского проспекта, где располагается Музей Радиевого института, мечта любого девелопера. Но об этом не может быть и речи. Здание бывшего "Корпуса для воспитателей" Императорского Александровского лицея, которое занимает музей, – памятник архитектуры федерального значения, который находится под государственной охраной.
– Любые попытки использовать здание по иному назначению наткнется на непреодолимое препятствие, – объясняет депутат Борис Вишневский. – Потому что это памятник, и там все было когда-то приспособлено под музей. Переделывать там ничего нельзя. В здании находятся два циклотрона. Это многотонные громоздкие конструкции, и для того, чтобы их вытащить оттуда, нужно ломать стены. А снять охранный статус с такого объекта крайне сложно. И, главное, совершено непонятно, зачем это делать. Любое государство должно бы бережно хранить место, где были сделаны величайшие научные открытия, вместо того чтобы все это оттуда увозить и продавать здание под какие-то бизнес-цели. Но в "Росатоме", видимо, считают иначе. Я не исключаю, что они надеются продать здание кому-то, кто сможет его использовать, не перестраивая. Но это, на мой взгляд, тоже непростая задача.
Использовать исторические здания, не внося никаких изменений в их архитектурный облик и интерьеры, в принципе, можно. Один из вариантов – открытие гостиничного бизнеса. Но едва ли найдется большое количество желающих открывать отель в здании с таким "радиационным" бэкграундом. Интересен и другой момент. Если, по утверждению руководства института, территория музея действительно представляет собой объект, опасный с ядерной и радиационной точек зрения, почему там проводятся экскурсии? Леонид Плескачевский заявление о том, что помещение музея является "ядерно и радиационно" опасным, назвал "безусловной чушью". Ученый отметил, что никакой опасности ни для посетителей, ни для жителей близлежащих домов оно не представляет. Определенную опасность может представлять разве что отдельно стоящее здание под литерой Б, в котором когда-то хранились запасы радия.
Мраморные полы и разоренные лаборатории
– В руководстве института за последние годы сменилось несколько команд. И каждая следующая открывает уголовные дела на каждую предыдущую, – рассказывает Плескачевский. – По федеральной целевой программе обеспечения ядерной и радиационной безопасности институту было выделено порядка семи миллиардов рублей. Как только эти деньги пришли, нашего директора сразу же сняли и прислали полностью московскую команду. Эти люди, отработав какое-то время, тоже ушли. И сейчас уже четвертая или пятая волна. Для себя любимых, для управленцев, стали в корпусе 4В делать офисное помещение с мраморными полами. Только там управлять нечем скоро будет, ученых совсем не останется.
В лабораторных помещениях на основной площадке института по адресу 2-й Муринский проспект, 28, царят разруха и запустение. Разгромлены и уничтожены механические мастерские с уникальным станочным парком, стеклодувная мастерская. В лабораторных помещениях вытяжные шкафы из нержавеющей стали выкинуты на помойку.
Сотрудники института рассказывают историю, связанную с тем самым заместителем генерального директора "Росатома" по науке и стратегии Юрием Олениным, который ответил на обращение депутата Вишневского. Во время командировки в Японию чиновник спросил у одного из сотрудников института, где в России находится месторождения нептуния.
– Нептуний – это искусственный элемент, который образуется при облучении урана нейтронами. Это школьная программа десятого класса, а человек занимает должность заместителя по науке в государственной корпорации. В советское время в министерства набирали работать выходцев из отрасли, досконально знавших дело изнутри. А потом хлынула волна кириенковских методологов – им важно, как управлять, и вообще неважно, чем, – говорит Плескачевский. – Знаете, вот бывает, что в старых домах, где хозяева доживают или уже умерли, заводятся крысы. И они догрызают запасы, не особенно интересуясь ни происхождением этих запасов, ни историей дома. Вот мне эти люди напоминают крыс, догрызающих то, что создавалось настоящими учеными с таким трудом и самоотверженностью.
Для ядерщиков музей Радиевого института с его "феноменом подлинности" по отношению к экспозиции – не просто слова. В этом месте действительно особая атмосфера, которую невозможно перевезти на грузовиках вместе с экспонатами.
– Место это для российской науки "библейское", – говорит кандидат физико-математических наук, директор музея Сергей Хлебников.
Сегодня часть зданий института на площадке №2, где и располагается музей, сдается в аренду. Но площадка полностью выводится из эксплуатации и, по словам ученого, вероятнее всего, будет продана. Во дворе один из сотрудников института загружает какие-то вещи в автоприцеп, припаркованный прямо у открытого окна. С внутренней стороны фасад "Корпуса воспитателей" выглядит столь же неприглядно, как и с улицы. Обвалившаяся штукатурка обнажает кирпичи. У здания протекает крыша.
Из двора мы перемещаемся в первое помещение музея – Циклотронный зал, где стоит тот самый первый в Европе циклотрон.
– Я последний живой физик, который работал на этом первом в Европе циклотроне. В 1976 году я был молодым аспирантом, изучал деление ядер актиния-227 под действием нейтронов и успел провести научный эксперимент. После этого циклотрон был остановлен. Это же фактически ядерная установка, – рассказывает Хлебников. – Когда наш институт был привлечен к созданию советской атомной бомбы, на нашем циклотроне было получено первое микроколичество оружейного плутония. Потом уже была разработана технология промышленного выделения плутония.
О каждом экспонате, хранящемся в циклотронном зале, Сергей Хлебников знает все во всех подробностях. Вот кино – и фотокамеры, заснявшие в 1949 году первый советский атомный взрыв. Вот "синяя" книга, содержащая инструкции по выделению плутония из облученного урана, с полным описанием всей технологической цепочки.
– Для нашей атомной науки, для всех радиохимиков нашей страны эта книга как гуттенберговская библия, – говорит ученый. – Такая книга была всего в трех экземплярах. Два потеряны, а один мы совершенно случайно нашли в нашем секретном архиве. Она почему-то там была, хотя уже давно рассекречена.
Рядом с книгой – свинцовый контейнер для хранения и транспортировки больших гамма-активностей. Небольшой с виду цилиндр стоит на полу. Весит за счет толстых свинцовых стенок он столько, что поднять его можно только краном. А вот под стеклом экспонат, который в 1990-е годы зарубежные коллекционеры хотели купить за валюту, – сертификат с подписью Марии Склодовской-Кюри.
– За него тогда давали несколько десятков тысяч долларов, я уже точно не помню. Но по тем временам это были шальные деньги. Мы тогда получали копейки, да и их не платили. Но экспонат продать категорически отказались, конечно, – вспоминает Хлебников.
Чтобы попасть в другую часть музея, на втором этаже нужно пройти через двор. Здесь – рабочий кабинет, который делили Владимир Вернадский и Виталий Хлопин. Тогда он располагался в обычной коммунальной квартире. На второй этаж ведет широкая выщербленная лестница с оригинальными коваными перилами начала прошлого века. В квартире четырехметровые потолки с лепниной, на стенах портреты выдающихся ученых. А на окнах массивные портьеры, сохранившиеся с того времени.
В самом кабинете резной письменный стол ученых с массивной настольной лампой, подсвечником и подставкой для письменных принадлежностей. В углу печь, а рядом с ней старинный книжный шкаф (часть научной библиотеки Хлопина) и небольшой диванчик для отдыха. На столике поменьше печатная машинка секретаря Хлопина "Континенталь" и самый старый в стране радиометр.
– Это самый старый музей самого старого института, – подытоживает Сергей Хлебников. Переместить все это в другое место, по его словам, "все равно что Иерусалим взять и перенести куда-то в Аризону".
Казалось бы, у института, который сегодня занимает лидирующие позиции на рынке диагностических радиофармпрепаратов, могли бы найтись средства для сохранения собственной истории. Но их нет.
Притом что деньги, по словам Леонида Плескачевского, институт зарабатывает.
– Короткоживущие радионуклиды медицинской диагностики – это довольно мощная линия финансовых поступлений, которую институт сейчас нарабатывает. Но бюрократический аппарат, который над всем эти находится, съедает все деньги. Люди, которые своими руками дорабатывают фармускорители, расфасовывают их, придумывают новую химию, – у них оклад где-то 40 тысяч рублей. А у руководства, которое близко не подходило к этим шкафам, где идет работа с активностями, эти оклады начинаются от 120 тысяч рублей и выше. Научных работников используют фактически как крепостных, – говорит Леонид Андреевич.
"Поддержание сохранности помещений и вещей, которые представлены в нашем узковедомственном музее, требуют больших ежемесячных трудовых и финансовых затрат, которыми Радиевый институт не располагает. Перемещение внутреннего музея целесообразно с экономической точки зрения и оптимизации затрат на его содержание". Такое мнение о музее руководство Радиевого института высказало еще три года назад. Тогда же неназванный чиновник, занимающий высокое положение в Минатоме и якобы курирующий институт Хлопина, на условиях анонимности заявил журналистам, что имущество на ул. Рентгена, 1, "непрофильное" и "откровенно бесполезное", а потому "должно быть реализовано".
Впрочем, об исторической памяти руководство Радиевого института в преддверии юбилею позаботилось, на территории основной площадки установили памятник академику Виталию Григорьевичу Хлопину.
Монумент, выполненный петербургским скульптором Семенов Жоховым, обошелся институту почти в 4,5 млн рублей. На торжественный ужин к 100-летию института будет потрачено еще 350 тысяч (соответствующая закупка была размещена в апреле).
Депутат Вишневский считает, что музей Радиевого института вряд ли удастся отстоять.
– Я думаю, что перспективы здесь плохие. И скорее всего, они, к сожалению, осуществят этот переезд, на который очень активно нацелились, – говорит Вишневский. – На все обращения с призывами не делать этого пришел отказ. И я, и представители научной сферы со своей стороны сделали все возможное, но к нам не прислушались. Место для истории нашей науки, конечно, знаковое, и выселение музея – это варварство, которое показывает истинное отношение к истории науки и исторической памяти вообще. На фоне постоянных криков о недопущении искажения истории, особого пути, духовности и так далее. Слова в очередной раз расходятся с делом.
Выяснить планы руководства Радиевого института относительно музея корреспонденту Север.Реалии не удалось. На телефонные звонки никто не ответил. Редакция направила в институт запрос с просьбой разъяснить ситуацию, ответа нет.
Сайт Север.Реалии направил также запрос в "Росатом" – с вопросом, есть ли возможность сохранить музей в том месте, где он был создан. "Если ГК "Росатом" действительно намерена реализовать здания, расположенные на площадке №2 Радиевого института, просим разъяснить причины такого решения. Обусловлены ли они финансовым положением Радиевого института, либо какими-то другими факторами?" – говорится в запросе, ответ на который пока не поступил.
