Третья волна коронавируса поднимается все выше. О том, что происходит на этом фоне с российской экономикой, и о том, почему властям невыгодно повышать зарплаты, корреспонденту Север.Реалии рассказал экономист Дмитрий Прокофьев.
– Грозит ли нашей экономике серьезными последствиями третья волна пандемии?
– Грозит не сама волна, грозит реакция на нее. Что мы будем делать – вакцинироваться, вводить карантины, обеспечивать какую-то помощь людям, – вот в чем вопрос. Почитайте "Дневник чумного года" Даниэля Дефо, исторический репортаж о лондонской чуме 1665 года. Там все как сейчас: карантины, запирание домов привели к краху экономики не только в столице, но и по всей стране – и что в этой ситуации делать властям, тем более что никакой прививки от чумы быть не может. Там главное было обеспечить людей деньгами, работой, сделать так, чтобы торговцы привозили в город продовольствие, чтобы никто не умирал от голода. Дефо скрупулезно описывает хронику чумы, он говорит, что все умирали от заразы и никто от голода, но когда начались карантины, то от стресса, от несчастий умерло больше людей, чем от чумы.
– Это чем-то похоже на нашу сегодняшнюю ситуацию?
– В прошлом году тема карантина оказалась крайне болезненной именно для Петербурга, потому что здесь у нас очень велика доля настоящей сервисной экономики. В Москве совсем другая история, это не город бизнеса, это город богатых бюджетников, живущий за счет федерального и городского бюджета, и всевозможные бизнесы – это только производные от государственного, административного ресурса. А в Питере много бизнесов существуют сами по себе, ориентированы на чисто потребительскую экономику, и любые закрытия и ограничения для них губительны. Так что наш вариант – это быстрая и массовая вакцинация как альтернатива ограничениям. Но вакцинироваться люди не хотят.
– Но мы видим, что растет принуждение, пока довольно мягкое. В Москве уже говорят об обязательной вакцинации в сфере обслуживания, о том, чтобы не пускать на занятия непривитых студентов…
Власть разрывается – вроде хочется нажать, но непонятно, как люди отреагируют
– Москва уже показала, что столичные системы наблюдения, контроля, учета позволяют дотянуться до любого человека. Там вводились пропуска, штрафы. Ты вышел на улицу, попал под камеры наблюдения, отследили твой телефон, твою карту “Тройка”: если хотят – найдут. Разбить город на категории, на квадраты и разослать всем повестки о вакцинации в таком-то месте в такое-то время – в этом ничего сложного нет. Но по этому пути почему-то идти не хотят, а в Питере не пойдут, потому что система контроля за населением у нас сильно отстает от Москвы. Власть разрывается – вроде хочется нажать, но непонятно, как люди отреагируют.
– А рост цен, который мы сегодня наблюдаем, как-то связан с коронавирусом, с ограничениями?
– Только косвенно. Прошлогодний локдаун стал для этого хорошим поводом. Центральный банк в своем последнем отчете о динамике потребительских цен честно написал, что предприятия вкладывают свои прошлогодние убытки в цены для потребителей. Хотя рост цен на продовольствие изначально заложен в само содержание экономической политики. Как это работает? Если у вас падают доходы, вы начинаете искать продукты подешевле. А те, кто эти продукты производят, видят, что у них растет спрос на дешевые продукты. Что вы делаете в этой ситуации – вы, естественно, повышаете цены. Вы выкидываете из своей линейки все, что не вписывается в эти дешевые продукты, и если, допустим, вчера вы производили разные сорта йогурта, то теперь у вас будет один, самый дешевый. Россияне сейчас тратят все больше денег на еду, и все меньше денег остается на все остальное, то есть на потребительский импорт. А когда потребительский импорт сокращается, правительство говорит – вау! – у нас остается валютная выручка, которая идет в резервы.
– Это поэтому у нас сейчас доллар подешевел?
– Нет, просто на него нет спроса: в прошлом году люди не ехали за границу, в этом году их тоже не пустили – с чего бы ему дорожать. Хотя, конечно, в целом власти ориентированы на дешевый рубль.
– А почему российские власти так мало поддерживают малый бизнес, по сравнению с другими странами?
Эта экономика совершенно самодостаточна, там все хорошо, и государство этот сектор поддерживает в первую очередь
– Они поддерживают тех предпринимателей, которые им нужны. Наш замечательный экономист профессор Андрей Блохин из Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН описывает нашу экономику как трехконтурную. На верхнем этаже – олигархические корпорации, условно государственные, заточенные на получение экспортной выручки и на освоение больших бюджетных заказов, проектов – ракеты, ВПК и прочее. Несколько ведущих банков все это обслуживают. Эта экономика совершенно самодостаточна, там все хорошо, и государство этот сектор поддерживает в первую очередь и от него получает основную прибыль, там все прекрасно. Второй уровень экономики – это региональные фавориты. В каждом регионе есть свои предприятия второго уровня, важные в первую очередь для этого региона, за них отвечает губернатор и местные группировки. Все, что туда не попадает, – это потребительская экономика, которая, в общем, приносит одни проблемы, она съедает валютную выручку.
– Так эту экономику лучше задушить?
– Нет, так цель не ставится. Но это как на "Титанике", где на шлюпки сажали в первую очередь пассажиров первого класса. Со вторым классом – как получалось, а спасать пассажиров третьего класса задача не ставилась в принципе: если ты успевал сесть в шлюпку, тебе никто не мешал, ну а нет – так нет. Потребительская экономика воспринимается как претендент на валютную выручку, зарабатываемую сырьевыми корпорациями.
– Поэтому так мала помощь этому третьему сектору?
– Во-первых, а зачем? Во-вторых, власть уверена, что у людей деньги есть. Если вы приедете в другой регион, там ведь цены в магазинах и ресторанах будут не сильно отличаться от московских, разве что чуть. Вывод: значит, деньги есть. Замечательный кейс был – исследование зарплат курьеров: оказалась, что в некоторых местах они опережают среднюю зарплату по региону в 2–3 раза.
– Ну, значит, такая средняя зарплата…
Есть уверенность, что у людей деньги есть и надо заставить их тратить
– Верно. Но откуда тогда у людей деньги на оплату труда курьеров? Значит, это серый неучтенный сектор. Мы видим семью: жена обычная бюджетница, муж куда-то ездит, чем он занимается, никто не понимает, а начальство смотрит на структуру потребления и говорит: ребята, а откуда у вас это все? А почему народ так подорвался ипотеку хватать, кредиты, как вы за все это собираетесь платить? Значит, есть уверенность, что у людей деньги есть, и надо заставить их тратить, использовать. И действительно, мы видим, что, несмотря на отсутствие помощи, люди совершенно лояльны и выполняют то, что от них требуют. Никаких недовольств, связанных с экономикой, мы не видим уже очень давно.
– Ворчат…
– Ну, это с советского времени ворчат. В Европе совершенно нормально выйти с какими-то экономическими требованиями, а тут – нет. Денег нет, но никто ничего не требует.
– Все держатся.
Люди, как правило, просят чуть больше, чем они получают. Чуть-чуть не хватает
– Держатся. Значит, деньги есть. Есть самые разные показатели, по которым экономисты отслеживают реальный уровень потребления. Несколько лет назад Высшая школа экономики провела исследование – сколько стоит московская проститутка. Это серьезное исследование – все экономисты знают, что рынок проституции первым реагирует на изменения. Вышло, что в среднем час работы "индивидуалки" – 7 тысяч рублей, это примерно десятая часть медианной зарплаты. Но этого не может быть! Не может проститутка за 10 часов работы зарабатывать столько, сколько средний человек зарабатывает за месяц работы – это очень много! Дикая диспропорция получается – значит, реальные зарплаты должны быть выше раза в два, не 70, допустим, а 150 тысяч. И есть много других косвенных вещей, по которым отслеживается уровень потребления. А есть опросы – сколько бы вы хотели получать, сколько денег нужно для счастья. И люди называют цифру в 150–200 тысяч. То есть никаких миллионов, никаких фантастических цифр, люди, как правило, просят чуть больше, чем они получают. Чуть-чуть не хватает.
– А не хотят вдвое больше, чем имеют?
– Нет. В "Золотом теленке" есть дивная сцена, когда Бендер спрашивает Балаганова: "Шура, сколько денег надо для счастья?" Балаганов долго думает и говорит – 6400 рублей. У Ильфа и Петрова в романах нет ни одной лишней фразы, все соответствует реалиям того времени, они же писали для современного им читателя. Я долго думал, почему 6400, а потом посмотрел справочник зарплат 1929 года. Оказалось, что 1000 рублей – это средняя годовая зарплата в Москве. Балаганов попросил 6,5 годовых зарплат. А сейчас москвичи просят для счастья 2–2,5 миллиона – тоже где-то 5–6 годовых зарплат, на семью из двух человек. То есть Шура Балаганов прикинул, что этого ему хватит, чтобы прожить со спутницей, ни в чем себе не отказывая, год-полтора. Представление людей о счастье не изменилось со времен Шуры Балаганова – что это год-полтора покоя и безбедной жизни. Так что по массе этих косвенных признаков власть считает, что у людей деньги есть и давать их не надо. Считается, что надо поддерживать некоторые категории – матерей с детьми, например. Но куда несут материнский капитал?
– В ипотеку.
Никто не говорил, что льготная ипотека поднимает цены на четверть
– Да, и это блестящий пример манипулирования экономической политикой. Ведь когда начался кризис, карантин, встали стройки. Вы можете дать деньги застройщикам, которые продолжат строить и платить зарплаты, но тогда вы разделите риски с застройщиками. А можете сделать по-другому – просубсидировать банки, чтобы они раскрутили льготную ипотеку. Кто тогда будет нести риски? Люди, которые взяли ипотеку. За счет роста цен получилась сверхприбыль – но ведь никто не говорил, что льготная ипотека поднимает цены на четверть. Застройщики в шоколаде. Вопрос, как будут люди платить эту ипотеку. Ну, как-то будут, раз взяли.
– А почему у нас не растут зарплаты – это такая политика?
– Это принципиальное решение. Не хотят повышать. Допустим, я хочу построить мегапредприятие в каком-то регионе и платить высокие зарплаты – вот же, была идея с Илоном Маском. Представьте, приедет Илон Маск и откроет завод TESLA. Оборудованное рабочее место на нем стоит 1 миллион долларов, туда нужны высококвалифицированные люди. Допустим, все проблемы решены, вокруг завода появятся бары и магазины, все девушки будут жить с рабочими этого завода. И что произойдет?
– Все будут довольны.
– Нет. Потому что это сразу поднимает среднюю зарплату по региону, к которой у нас привязаны все выплаты бюджетникам. И губернатор сразу скажет: как же, придется больше платить, а в бюджете денег нет.
– А разве завод не пополнит бюджет?
Многие страны нормально развиваются, а как только доходят до некого среднего уровня – все
– Они заплатят НДФЛ, этот налог пойдет не сюда. А потом, если у людей вырастет зарплата, они потратят ее на потребительский импорт, то есть на валютную выручку. Решение о высоких зарплатах в стране – это сложнейшее политическое решение, почему мы и говорим о ловушке среднего дохода, когда многие страны нормально развиваются, а как только доходят до некого среднего уровня – все, хоть ты тресни, доход не растет. Потому что при увеличении этого среднего душевого дохода снижается доля собственности элит. Их доля сокращается, если растет доля собственности в руках народа, и элитам невероятно трудно принять такое решение. По последним данным, которые публикует Бостонская консалтинговая группа, у нас 500 человек контролируют 40% финансов в стране. Я считаю, что надо умножить на 2 – рядом с каждым человеком стоит еще хоть один, кто не может задекларировать эти деньги как свои, пусть будет 1000. И вот сейчас расклад 60% против 40%, а будет 70 против 30, 80 против 20 и т. д. У вас по-прежнему будет много денег, но на той половине состояния будут все больше, и люди уже не будут так от вас зависеть.
– Так для страны же это хорошо.
– Что хорошо для общества, совсем не обязательно хорошо для отдельных его членов. И потом они существуют в другой реальности. Кто бы стал переживать в какой-нибудь колониальной Вест-Индской компании, что там проблемы у местного населения – вообще бы люди не поняли, о чем разговор. Вот и наши элиты живут в собственных представлениях об эффективности. Причем обратите внимание, сырьевая экономика – совсем не значит плохая экономика. Австралия, Канада, Норвегия только и делают, что поставляют сырье – прекрасно живут и не парятся.
– А мы тогда почему плохо живем?
– Потому что сырьевая модель гораздо сложнее, чем кажется. Тут нужно иметь невероятно ответственную элиту и очень мощные механизмы перераспределения сырьевой ренты в пользу людей. Если вы хотите как в Австралии, надо представить, что собственники этих ресурсов каждый день будут видеть, как эти миллиарды проплывают у них мимо рта. Но зато страна будет жить хорошо.
– То есть все дело в качестве элит?
Показатель качества российской элиты оказался таким же, как у Ботсваны
– Да. Университет Сант-Галлена опубликовал в прошлом году очень интересное исследование о качестве элит, и показатель качества российской элиты оказался таким же, как у Ботсваны. А Ботвана – это любимый кейс в учебниках фанатов институциональной экономики, на всех африканских инвестиционных картах она зеленого цвета – там все хорошо. Там высокий экономический рост, там настоящая демократия – регулярно меняется правительство, честные выборы, свободная пресса. Да, это бедная, но быстро развивающаяся страна – на экспорте алмазов: если у России нефть, то у Ботсваны алмазы. В чем секрет успеха? Это уникальная для Африки мононациональная страна, там большинство населения – это народ тсвана, и в рамках своего племени они прекрасно договорились, как они используют эту экспортную ренту. Остальные племена в этом не участвуют, они изолированы, их никто не обижает. Кроме того, у руководства Ботсваны хватило ума не изгонять белых, у белых специалистов прекрасные зарплаты, там английские банки и английские суды, и все прекрасно работает. Пусть и на правах сырьевого поставщика, они интегрированы в мировую экономику.
– Почему же у российского племени так не получается – может, и нам завести английские суды?
Сама по себе индустриализация, технологии ничего не решают
– Значит, не такое единое племя, значит, внутри есть серьезные разногласия. Как писала лучший наш, блестящий экономист Наталия Зубаревич, у нас несколько Россий: у нас есть столица, у нас есть вторая столица, Сочи, у нас есть нефтяные анклавы, которые крутятся вокруг сырьевой ренты, плюс еще пара сильных городов-миллионников, где высока доля молодого работающего населения. Это вполне работающая экономика с потреблением на уровне Восточной Европы, а то и повыше. Кроме того, у нас есть экономика номер 2, послабее, победнее, туда входит, например, Петербург, входят города, где побольше стариков и повыше социальная нагрузка. И есть экономика номер 3 – это моногорода. Ну что делать, например, с бывшим сталинским лагпунктом? Есть Кавказ, который существует в отдельной экономической реальности, этот кластер как-то работает, но как – никем не описано. Поэтому очень трудно прийти к компромиссу, как мы будем все это использовать. Вот говорят: давайте уйдем от сырьевой модели и сделаем ставку на промышленность. Но такой кейс есть – это Мексика, где была абсолютно сырьевая экономика, и которая за 20 лет ценой невероятных усилий стала из сырьевого придатка США промышленной страной. Но она не стала жить лучше. Сама по себе индустриализация, технологии ничего не решают.
– Что же тогда решает?
– Решают люди, которые эти технологии применяют. Качество элит. У нашего гениального писателя Юрия Олеши в государстве Трех Толстяков есть искусственный интеллект – кукла, которая разговаривает, поет, общается, это девочка-робот, которую великий ум придумал, чтобы развлекать наследника. Доктора Гаспара Арнери призывают, чтобы ее чинить, больше ничего придумать не могут.
– Судьба Кулибина.
Есть технология, есть мастер, но ничего не получается – генералы знают лучше, сквозь них не пробиться
– Да, который занимался механическими игрушками для двора. Это и есть вопрос качества элит: у нас появился Кулибин, но не появился Джеймс Уатт, первую лампочку сделал наш Яблочков, но признано изобретение Эдисона. У нас есть потрясающие изобретатели, которые почему-то не могли применить свои потрясающие решения для чего-то, что служило бы всему обществу. Потому что на это нет спроса у элит. Ведь про что "Левша" гениального и недооцененного Лескова: про то, как император посылает мастера как промышленного разведчика высмотреть у англичан все их порядки, все их "мыльно-пильные заводы". Но Левшу ничего не удивляет, только наткнувшись в арсенале на старое ружье, он говорит: мы так не умеем. Левша вернулся, его до смерти забили в полицейском участке, и, умирая, он просил: "Скажите Государю, что англичане ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог, война, а они стрелять не годятся". И до государя этот секрет не доходит, и "чистка все продолжалась до самой Крымской кампании". Это очень точно схвачено – вот у вас есть технология, есть мастер, но ничего не получается – генералы знают лучше, сквозь них не пробиться.
– А почему так происходит?
– А потому что элиты смотрят вокруг с ужасом. Это как в "Беге" у Булгакова генерал Чернота говорит миллионеру Парамону Корзухину: я бы записался к большевикам, чтобы тебя расстрелять, расстрелял бы и выписался обратно. Они же тоже так думают: что в любой момент люди, которые рядом стоят, запишутся к большевикам, чтобы их расстрелять. Нет гарантий. Ведь это за последние 30 лет совершился такой переход – 500 или 1000 человек стали владельцами колоссального богатства, и они до сих пор не могут сами себе честно признаться, откуда у них все это, не могут это легализовать. Могли бы – не судились бы в английских судах, не выводили бы деньги за границу.
Люди хотят жить, не считая копейки до зарплаты, пользоваться тем, что есть
То есть сами они все знают, конечно, но сказать это народу не могут. И если раньше общественный договор был такой, что – ладно, у нас будут сталепрокатные заводы, горно-обогатительные комбинаты, нефтяные вышки и трубопроводы, а у вас будут полные магазины, и квартиры мы вам разрешим покупать. Но за 30 лет эта сделка исчерпана, нужна новая. Это прежнему поколению можно было сказать: вот в Советском Союзе были пустые полки, а у нас полные – значит, система работает. Сейчас полными магазинами никого не удивишь, люди при этом выросли, они спрашивают: а где мои деньги, а почему я должен работать за эти копейки? Они хотят жить, не считая копейки до зарплаты, пользоваться тем, что есть – а почему нет?
– То есть выросли требования?
– Конечно! И люди же видят уровень потребления элиты. Такое же имущественное расслоение – и не только в России – было перед Первой мировой войной. Но ведь тогда был такой психологический момент: элита, особенно британская, она вся пошла на фронт. Самые большие потери в процентном отношении были среди британской элиты. Так же и дети сталинского Политбюро, Сталин мог смотреть в глаза любому фронтовику, он мог сказать: один мой сын погиб, другой воевал на истребителе. Сейчас невозможно себе представить, чтобы дети элиты пошли воевать. Если бы было желание, можно было хотя бы показать, что они где-то там, на передовой линии – но даже этого нет.
– Расслоение усугубляется инфляцией – правильно ли на нее реагируют российские власти?
Инфляция никого бы не раздражала, если бы у людей росли доходы
– С точки зрения статистики, ничего катастрофичного с нашей инфляцией нет, она в рамках среднего уровня за последние 10 лет, в 2015 году она была значительно выше. Но инфляция никого бы не раздражала, если бы у людей росли доходы. В сытые нулевые инфляция была больше 10%, но доходы росли, и люди думали: плевать, я заработаю. А сейчас никакого роста доходов нет, кроме серого, и чтобы поддержать привычный уровень жизни, приходится тратить все больше усилий, это напрягает. Там, где раньше ты работал 8 часов, теперь тебе надо работать 12. Это тяжело. А власть что может сделать – приказать своим же, из этих 500, не повышать цены? Ну, и они будут спрашивать: а ты повысишь, а мы не повысим? Вот этот замечательный конфликт вокруг металлургов, когда вице-премьер говорит: ну, вы же заработали, а они кивают: и те заработали, и другие заработали, а мы чем хуже?
– Поэтому и древесина сейчас так взлетела в цене, и стройматериалы?
– С древесиной – это история про то, как связаны рынки, она будет в учебниках. Когда в прошлом году были закрыты границы, большие люди посмотрели и говорят: ребята, 20 миллиардов долларов осталось в стране! Наши люди ведь тратили каждый год 20 ярдов зелени на отдых. И они решили: сейчас мы накупим курортов вдоль побережья, никто никуда не поедет, все деньги сюда отнесут. А дальше начинается манипулирование экономической политикой в интересах определенных групп. И я не скажу, что так нельзя делать – пожалуйста, мы развиваем внутренний туризм. За границу человека не пускают, отдыхать как-то надо, в Сочи дорого, да и заразиться можно: а построю-ка я дачу. Или починю старую дедушкину, хотя бы доски куплю. И когда это приходит в голову миллиону человек, они подрываются в магазин и покупают доски. А у производителя досок первая реакция – переписать ценник. Это же не американский предприниматель, который понимает, что с его бизнесом ничего страшного не случится и 10, и 20 лет, и он не будет напрягаться, что он сейчас что-то упустил, нет такого, что надо заработать сию секунду. А здесь человек смотрит – ба-бах! – я продал доски по 10 рублей, надо было по 100 продавать или по 150 – ну, поставлю по 200, вдруг купят. А не купят, сделаю акцию. Вот что такое наша инфляция – это страх упустить прибыль. Зря ругают Центробанк, он делает все, что может.
– А регулировка цен на масло и сахар – это тоже правильно?
– Нет. Но что они могут сделать? Это регулирование не про то, чтобы в магазине было дешевое масло, а про то, чтобы его производители заработали свои деньги – они же все свои, те, чьи дети ходят с вашими детьми в элитную школу, чьи жены лежат на одном пляже в Ницце. И они говорят: хорошо, сделаем тебе дешевое масло, но не просто так.
– А зачем тогда вообще это дешевое масло?
– Чтобы бабушка пришла в магазин, увидела твердую цену, поняла, что все идет правильно, и сделала то, что от нее требуется. Ведь знаменитые сталинские снижения цен были вызваны тем же.
– А на Западе так не делают?
– Не могут. Они бы тоже так хотели, просто у них элита выучена долгими и сложными отношениями с народом, и потом, она не солидарна. Она внутри себя конкурирует, и это считается нормальным. За счет этого каждый говорит избирателю: я сделаю лучше.
– Если все-таки вернуться к третьей волне ковида – она может подорвать нашу экономику?
Чем проще ваша экономика, тем сложнее ее сломать
– Опыт первой волны говорит, что ничего ее не подорвет. Чем проще ваша экономика, тем сложнее ее сломать. Та ее часть, которая держится на нефти, газе, сырье и переплавке навара в какие-то государственные проекты, – как ты ее сломаешь? Да никак.
– А малый бизнес, всякие ресторанчики?
– Они рассуждают, что это как трава: скосили – вырастет, скосили – вырастет. Если ты этим занимаешься, это твои проблемы. Цели поддержать не стоит, цели разрушить тоже не стоит, они же видят, что никакой катастрофы не произошло, никто никуда не вышел. Ну, называлось кафе так – стало называться этак, одно прогорело, возникло другое, на массе это не отражается.
– А мировые последствия экономического кризиса на России отразятся?
У нас было больше проблем не от локдауна, а от падения валютной выручки
– Российская экономика – производная от мирового спроса на ее ресурсы, давайте смотреть правде в глаза. Конечно, отразятся. Ведь в прошлом году у нас было больше проблем не от локдауна, а от падения валютной выручки, от падения спроса на нефть. А сейчас он пока только растет. Аналитики и нефтетрейдеры объясняют, что нефть будет дорогая, потому что инвестиции в добычу нефти уже начали сворачиваться, а это сокращение, неустойчивость, возникают мысли, хватит ли ее в какой-то момент: лучше купить. Ведь когда мы больше всего пользуемся электрообогревателями – в межсезонье, когда уже не топят, а в квартире холодно, и вы заплатите за электроэнергию любые деньги.
– А что надо делать, чтобы элиты вели себя лучше?
– Здесь ключевой вопрос – конфликт элит и контрэлит.
– А у нас есть контрэлиты?
У нас проблема в том, что нет ответственности элит, нет понятных правил, по которым ты туда попадаешь
– Мы этого не знаем. Мы не знаем, кто будет контрэлитой завтра. Есть множество примеров, когда ею становятся люди, хотевшие попасть в элиту, но по какой-то причине не вписавшиеся. Вот Барак Обама – сын африканского студента, приехавшего в Америку и встретившего белую девушку, потом она стала матерью-одиночкой. Это о том, что если чернокожий сын матери-одиночки поступит в университет и будет вести себя по правилам, на него посмотрят и скажут: почему нет, парень. И за него выйдет самая перспективная красавица-студентка престижного колледжа. А людям нравится, элиты говорят: смотрите, как важна эта идея! Его встречают ликующие толпы, он может стать президентом – если не будет ломать систему и к чему-то там призывать. И это всем урок – делай, как Обама, и элиты тебя примут. Или Илон Маск, который пошел другим путем. А у нас нет пути, чтобы можно было сказать: делай вот так, и ты попадешь сюда к нам. Такая иллюзия в большой степени двигала Советский Союз, но там человек понимал, что он стал генералом, потому что товарищ Сталин расстрелял прежнего генерала. У нас проблема в том, что нет ответственности элит, нет механизма кооптации, понятных правил, по которым ты туда попадаешь, в эту касту.
– А для самой касты это опасно?
– Они, видимо, считают, что это, наоборот, их страхует. Я, основываясь на предыдущем историческом опыте, считаю, что нет. Кастовое общество и раньше существовало в России, и страна развивалась, другой вопрос насколько оно соответствует модернизирующемуся миру, где взят курс на разрушение каст или хотя бы их трансформацию. Должна быть движуха, а у нас все каменеет. Может, движуха и идет там, где мы ее не видим. Ведь то, что у нас происходит в экономике сейчас, это производное от решений, принятых лет 15 назад. О том, что людям денег не надо. Ведь они правда хотят инвестиций.
Чем выше бизнес-риски, тем ниже зарплаты, потому что вам все время надо страховаться
Когда приходит инвестор, он хочет сделать высокомаржинальный проект – а за счет чего? За счет сырья и низких издержек. Допустим, человек хочет построить завод и платить зарплаты, как в Чехии и Польше – ну, так он его там и построит, потому что там низкие риски. Чем выше бизнес-риски, тем ниже зарплаты, потому что вам все время надо страховаться. Вот пример, который я люблю: французы сделали куртку для байкера, красивую, стильную, но если вы полетите с мотоцикла, она в доли секунды надуется и вас спасет. Есть маленькая деталь. Как куртка она стоит 400 долларов, а чтобы она надувалась, ее надо активировать специальным чипом – еще за 400 долларов. Если тебе их жалко, ты можешь купить подписку – сумма будет списываться с каждой поездки. Проблема в том, что если платеж не пройдет по какой-то причине, она не надуется. Когда у вас нет ясных правил, вы оказываетесь в положении мотоциклиста, который не знает, прошел платеж или нет. Можно много делать на элитных договоренностях, но вдруг что-то случилось, даже не с вами, какое-то звено выпало – и все. Поэтому у нас все время собираются какие-то резервные фонды, накопления – чтобы застраховаться, потому что если что-то случится, мы не знаем, кто куда полетит. Поэтому и банки выдают кредиты под огромные проценты – они оценивают риск невозврата.
– А в ближайшем будущем что нас ждет, мы проскочим третью волну? Люди с маленькими зарплатами не возмутятся?
– Проскочим. Еще раз – люди возмущаются не из-за зарплат, а из-за чего-то другого, и предсказать это мы не можем. Когда у вас нет прозрачных правил игры и механизмов кооптации в элиту, вы ничего не можете сделать. А для элиты любой приходящий посторонний человек – это уменьшение своей власти. Нужно делиться, а для этого необходима очень сильная мотивация. Вот западные элиты сейчас заявляют: мы готовы делиться, давайте обсуждать, что вам надо. Для наших это невозможно – как, с кем разговаривать, о чем? Нет предмета разговора – и это порождает риски.
