"Моя страна жаждет крови". Интервью художницы Саши Скочиленко из СИЗО

Художница и музыкант Саша Скочиленко уже почти три месяца находится в СИЗО. Она стала первой обвиняемой в Петербурге по уголовному делу о распространении "фейков" о российской армии. У Скочиленко серьезные проблемы со здоровьем: она страдает целиакией, непереносимостью глютена, и биполярным расстройством. Но свое заключение художница хочет превратить в медиаперформанс "Заключение в тюрьму" – ​показать жестокость власти по отношению к пацифистски настроенному человеку на собственном примере. В интервью Север.Реалии из СИЗО она рассказала, как на нее давили сокамерницы и почему ее "генеральный продюсер" – глава Следственного комитета Александр Бастрыкин.

"Каждый день с симптомами отравления"

– В СМИ много пишут о том, что ваше здоровье под угрозой. Как вы себя чувствуете сейчас?

– Мое здоровье ухудшается уже несколько месяцев. И если в начале были проблемы только из-за моего генетического аутоиммунного заболевания – целиакии (тошнота, рвота, боль в животе из-за многократного нарушения диеты), то теперь прибавились проблемы с сердцем, о которых я не вспоминала с 17 лет, потому что заботилась о своем здоровье и вела достаточно спокойный образ жизни. Несмотря на то что огромными усилиями правозащитников в нормативы ФСИН удалось ввести необходимую мне безглютеновую диету, питание стало бесперебойным и правильным лишь к концу мая. А в июне я попала на психиатрическую экспертизу, где меня две недели вновь кормили не по диете, не предоставляя никаких альтернатив. Могли, например, принести мне суп с макаронами, а потом уверять, что мне это "показалось", так как я находилась в статусе "подэкспертной", который внушает окружающим мало доверия. Только жалобы моих друзей и правозащитников помогли к концу экспертизы наладить питание.

Тем не менее я страдаю этим заболеванием в довольно острой форме и последствия регулярного нарушения диеты испытываю до сих пор. Ведь при попадании глютена в организм больного целиакией разрушается эпителий кишечника, и на его восстановление требуются месяцы. Сейчас у меня каждый день болит живот, иногда начинается рвота прямо во время приема пищи. Представьте, что такое каждый день жить с симптомами отравления – это моя жизнь сейчас.

К тому же у меня много патологий сердца, в том числе связанных с сердечным ритмом. В 17 лет мне настоятельно рекомендовали поставить кардиостимулятор, так как мое сердце время от времени останавливается, и есть риск, что оно может не запуститься вновь. Также длительная аритмия может спровоцировать со временем физиологические нарушения в сердце, плюс к тем, что я уже имею.

Если бы я знала, что такое длительное время буду лишена возможности незамедлительно получать помощь специалиста, я бы согласилась на установку прибора. Но сейчас в условиях заключения это невозможно. У меня регулярно болит сердце уже два месяца. Время от времени темнеет в глазах, появилась отдышка, тяжесть в груди, частые головокружения и боли в левой руке. Терапевт на экспертизе услышал шум в сердце, а терапевт в СИЗО подтвердил это.

Несмотря на то что я имею патологии клапанов, эти патологии выявлялись только на УЗИ и эхокардиограмме. При прослушивании стетоскопом шума в сердце пока никто не устанавливал, в том числе во время моего поступления в СИЗО 23 апреля.

– ​Как в следственном изоляторе решают эти проблемы?

– ФСИН выписал для меня кардиолога (в самом СИЗО кардиолога, который мог бы меня осмотреть, нет), но будут ли реальные обследования – большой вопрос. И сможет ли моя сокамерница достучаться до фельдшера, если у меня, например, ночью остановится сердце, и в какое время в СИЗО сможет выехать скорая, вообще неясно.

– Добиться безглютенового питания было сложно?

– Сначала администрация очень долго не шла навстречу в вопросе диетического питания. К моменту моего прибытия в СИЗО №5 тут уже много месяцев содержалась другая женщина с непереносимостью глютена. И никто не спешил вводить для нее специальное питание. На встречу со мной приехал главный прокурор города и рекомендовал "питаться передачками друзей". Мой следователь так вообще до сих пор убежден, что я не соблюдала диету до поступления в СИЗО, так как в моей квартире при обыске – о, ужас! – нашли манную кашу, которую ест моя девушка. Сам бы попробовал сесть на безглютеновую диету, прежде чем предполагать, что партнер человека с целиакией будет ее соблюдать.

Со временем СИЗО пришлось отнестись серьезней к моей проблеме питания. Омбудсмен, к которому я регулярно обращалась, не помог. Помогли только мои адвокаты, гражданские активисты и общественное давление. После этого ко мне приехал заместитель начальника ФСИН и стал лично следить за введением безглютеновой диеты в СИЗО. Теперь это питание получаю не только я, но и несколько человек, которым это необходимо.

До конца мая с питанием были проблемы. Например, мне могли просто забыть его принести или оно было холодным. Сначала мне рекомендовали купить контейнеры для сохранения температуры еды, но потом СИЗО все-таки приобрело контейнеры для меня самостоятельно. Все-таки на питание человека, содержащегося под стражей, выделяется круглая сумма, и странно переваливать это на моих друзей. Сейчас новое руководство тюрьмы относится к моим проблемам с питанием внимательнее. Но до сих пор бывают проколы. Например, недавно мне на завтрак принесли манную кашу. После моих жалоб мне стали давать с собой в суд так называемый "увеличенный диетический сухой паек", но в нем нет почти ничего, что мне можно.

"Мы здесь не лечим"

– У вас диагностировано биполярное расстройство. Как вы контролируете его в СИЗО?

– Со мной могут случиться депрессии – это одно из проявлений этого заболевания. Я лечилась от этого заболевания много лет, училась контролировать эти состояния и уже три года нахожусь в устойчивой ремиссии. Люди с биполярным расстройством живут самой обыкновенной жизнью: заводят детей, работают врачами, учителями, госслужащими, даже психиатрами. И если человек не находится в острой фазе психоза, то его невозможно отличить от любого здорового человека. К сожалению, из-за невежества моего следователя мне была назначена психиатрическая экспертиза. Она назначается только тогда, когда есть веские сомнения во вменяемости человека, особенно если речь идет о длительном стационарном наблюдении, которое мне было назначено вместо стандартной трехчасовой амбулаторной экспертизы.

– ​Как думаете, зачем нужна была именно стационарная психэкспертиза?

– Сразу после ареста меня обследовал психиатр в районном ПНД и подтвердил, что я абсолютно вменяема, но этого было недостаточно для моего следователя, и меня отправили на длительное стационарное обследование. Может быть, это произошло для дополнительного давления или просто затем, чтобы максимально меня унизить. Экспертиза затянула судопроизводство на целых два месяца. Факт моей вменяемости установила комиссия из целых пяти врачей и одного специального консультанта. И я приехала в СИЗО с отметкой, что не являюсь невменяемой и не нуждаюсь в медикаментозном лечении.

Но и этого им было мало: по прибытии в СИЗО меня снова ждало свидание с психиатром, который снова установил факт моей вменяемости. В СИЗО настойчиво интересовались: реально со мной все в порядке? Если бы комиссия установила обратное, то это снизило бы доверие к моим заявлениям и жалобам, а также сведениям, которые я передаю в СМИ. Вероятно, все с большой надеждой ожидали этого. Следствием огромной дискриминации людей с психическими расстройствами в нашей пенитенциарной системе является то, что наличие расстройства не является основанием для изменения меры пресечения, но при этом может являться причиной, чтобы закрыть человека на принудительное лечение. Хотя содержание под стражей и его нечеловеческие стрессовые условия могут спровоцировать у человека психоз. Но самой системе ФСИН на психическое здоровье индивида абсолютно наплевать. На психиатрической экспертизе, где существует большой штат хороших профильных специалистов, даже людям в состоянии реального психоза заявляют: "Мы здесь не лечим!" А вместо медикаментов – старинные жесткие препараты типа аминазина.

– ​В СИЗО есть психолог, с которым можно работать?

– В СИЗО есть психологи, но специфического толка. Я познакомилась с психологом почти сразу после приезда, она дала общий тест на выявление психических расстройств (знаю такие тесты почти наизусть) и предложила консультацию. К сожалению, она не обеспечила для нашей встречи никакой конфиденциальности или комфортной обстановки, а предложила "пошептаться в коридоре". Потом она сказала: "Наша основная задача выяснить, почему вы разложили ценники". То есть их основная задача не помогать, а работать в интересах следователя. Как можно сформировать доверие к такому психологу?

Второй психолог предложил мне тест на мои знания в области терроризма, а также уголовных и административных наказаний, связанных с ними. Не уверена, что справилась с тестом, потому что терроризмом никогда не занималась и не разбираюсь в такой информации. Затем этот же психолог настойчиво зазывала меня в церковь.

Я заключила договор на оказание платных услуг с психотерапевтом с воли, но из-за бюрократических проволочек мы получили разрешение на нашу встречу лишь в начале июня, за день до моего отъезда на психиатрическую экспертизу. Так что я могла встретиться с этим специалистом только 7 июля, но медсанчасть подтвердила нашу встречу меньше, чем за сутки, и специалист не смогла так быстро подстроить свой график. Не знаю, будет ли такое случаться каждую неделю, но надеюсь, что моя психотерапия когда-нибудь состоится. Ведь я этой встречи очень жду, потому что испытываю симптомы ПТСР еще с момента моего насильственного задержания, а также коллективной травли и издевательств со стороны оперативной группы, проводившей обыск в моем доме.

В остальном я чувствую относительное ментальное равновесие. И теперь у меня об этом даже справка есть. Годы, которые я вложила в свое психическое здоровье и просвещение – консультации с врачами, прием медикаментов, многолетняя психотерапия и участие в просветительских проектах, – имели свой результат. И еще у меня огромная поддержка, и это помогает справляться.

"Держать веник определенной стороной"

– В камере на шесть человек у вас были сложные отношения с сокамерницами. Можете рассказать об этом подробнее?

– В большинстве камер в СИЗО существуют "старшие". Это женщины из числа заключенных, которые назначаются оперативными сотрудниками и следователями якобы исключительно для поддержания чистоты в камере. На деле они могут обеспечивать надзор над остальными подследственными и даже могут оказывать давление на некоторых людей. При этом институт "старших" не предусмотрен никакими нормативами ФСИН. Я действительно подвергалась давлению со стороны "старшей" по камере Елены, пока содержалась в камере №27. Елена говорила всем, что от меня "воняет", и заставляла меня вручную перестирывать все мои вещи, придиралась к каждому моему шагу, заставляла мыть унитаз внутри губкой вместо ершика. Были и другие странные правила ее сочинения: нужно было держать веник определенной стороной, влажная уборка в камере на шесть человек проводилась три раза в день! Для каждой поверхности была своя тряпка, каждую из которых потом надо было стирать определенным мылом и складывать только в определенное количество слоев. При малейшей моей ошибке в этих правилах Елена срывалась на мне. Она не разрешала никому открывать холодильник, кроме себя самой, питаться другим людям разрешала только в определенные часы. Называла меня "больной" или "грязнулей". С утра до вечера включала по телевизору фильмы про войну или новости о "спецоперации".

Если я начинала отстаивать свои границы, то конфликт переходил в острую фазу, и со мной конфликтовала вся камера – люди, привыкшие жить под "властью" Елены, которая имела рычаги давления. Однажды она вызвала оперативную сотрудницу, чтобы она сделала мне выговор за то, что я недостаточно хорошо подчинилась "старшей". Я рассказала об этой истории адвокату, мы раструбили все в СМИ, и меня в тот же день перевели в камеру с наилучшими условиями. А по моей жалобе на Елену не было инициировано никаких проверок. Она была отправлена под домашний арест (возможно, за "заслуги перед отечеством"). Конечно, находиться в атмосфере травли тяжело, но это ничего по сравнению с тем, что устроили мне оперативники в день задержания.

– ​Вас потом перевели в другую камеру. Как там с условиями?

– Сейчас я живу в отличной двухместной камере на медчасти. Здесь хорошие условия. Мы отлично поладили с сокамерницей – с предыдущей и с той, которая есть у меня сейчас. Мою предыдущую сокамерницу к огромному счастью выпустили на свободу с условным сроком. Странных правил, которые навязывались Еленой в качестве универсальных правил в СИЗО, здесь нет и в помине.

– Чем вы занимаетесь в течение дня?

– Целыми днями я отвечаю на письма и рисую. Работаю над дистанционным изданием книги. Правда, в последнее время мне бывает довольно плохо и это не всегда мне удается.

"Трагическая героиня"

– ​Ваш адвокат говорил, что вы не отказываетесь от того, что расклеивали ценники. Скажите, почему вы решили это делать?

– Я решила поучаствовать в народной акции. Неизвестный мне человек сделал гениальный макет ценников, похожих на настоящие. Разные незнакомые мне люди участвовали в такой акции. Я тоже распечатала макет, вырезала ценники и разместила пять штук, перемешав ценники со всего макета как колоду карт. Эти пять ценников и решили мою судьбу.

– ​Вы думали, что будет уголовное дело?

– Я предполагала, что могу получить административку. Ведь другие люди, размещавшие ценники, подверглись административному наказанию. О том, что мое деяние с пятью маленькими бумажками будет воспринято госорганами и Бастрыкиным лично настолько серьезно, я не могла и подумать. Людей, жестоко избивших журналиста, снимавшего один из моих судов, Следственный комитет не в состоянии найти уже больше месяца. А для поимки меня была собрана целая оперативная группа, и поиски меня заняли у них всего 10 дней. Впрочем, я никуда не скрывалась и сама приехала в место, где меня ждала облава. В той же одежде, в которой я устанавливала ценники, потому что не считала и не считаю до сих пор, что сделала что-то ужасное, что заслуживает 10 лет тюрьмы.

– ​У вас есть надежда, что вы получите мягкое наказание?

– Нет никакой надежды! СК и Бастрыкин лично выберут для меня самое жестокое наказание, потому что когда человеку очень страшно, он склонен видеть огромную угрозу даже в чем-то незначительном. Я вешу 47 килограммов, не умею ни стрелять, ни драться, иногда у меня бывают обездвиживающие депрессии, здоровье мое оставляет желать лучшего, даже при самом незначительном стрессе мой организм начинает разваливаться. Я люблю людей, детей и животных. Я крайне слабый кандидат на организацию вооруженного восстания, но страх – иррациональная вещь. Вот я и кажусь Бастрыкину и всем этим "крутым парням" из СК угрозой века, которую нужно окружать полицейским конвоем, держать за десятком решеток и упрятать в тюрьму. Они сфабрикуют дело и придумают, за что упрятать меня на 10 лет. Я сяду и, скорее всего, умру в колонии за свободу слова и миролюбие, так как это не по моему состоянию здоровья. Но на сделку с совестью я патологически не способна.

– ​Вам сейчас страшно?

– Как всякому человеку, который подвергся уголовному преследованию в России фактически ни за что, мне, конечно, бывает страшно. Я ощущаю себя как будто в книжке Оруэлла. Но моя вера в свободу слова и гуманизм сильнее, чем мой страх. После смерти Колкера для меня очевидно, что госорганы и СК не имеют в душах ничего даже отдаленно напоминающего человеколюбие. Может быть, любви в их семьях не было, а только большая история насилия и битья, и они не знают и не умеют другого. Мне жалко мою возлюбленную и мою семью, но мой перформанс подразумевает, что я – трагическая героиня. И, видимо, такая моя судьба.

Перформанс "Заключение в тюрьму"

– ​Чем вы занимались до уголовного дела?

– Я никогда не занималась активизмом, я музыкальная артистка и художница, которая откликнулась на вызов современности. Прямо сейчас я все свои творческие и человеческие силы я вкладываю в свой антивоенный перформанс "Заключение в тюрьму", который не может быть остановлен полицией или госструктурами, потому что он происходит при полной и тотальной поддержке и даже финансировании государства. Благодаря моему неоправданно жестокому заключению под стражу, я обнажаю и являю миру негуманность наших пенитенциарных институтов и власти. И о моем деянии, и о моей пацифистской позиции с каждым днем узнает все больше людей. Из-за моего нелепого уголовного преследования (нелепость признают даже сотрудники ФСИН, закрывающие меня на ключ) в мире теперь знают, что не все русские поддерживают насилие. И все благодаря моему "генеральному продюсеру" и покровителю моего творчества – Бастрыкину. Если бы на меня завели административку или отпустили на домашний арест, никакого ажиотажа вокруг этих ценников и меня как "народной мученицы за правду" не было бы и в помине. О ценниках узнала бы одна бабушка и еще пара человек.

– ​Вы чувствуете поддержку из-за стен камеры?

– Ох, поддержки невероятно много! Мне пишут люди самых разных возрастов, профессий, вероисповеданий и социальных статусов со всей страны и из-за рубежа. Не знаю, как и отблагодарить всех неравнодушных людей, которые за меня вступились. Материальная поддержка тоже велика. До задержания я таких денег и в глаза не видела! Вот так мои друзья собрали с миру по нитке. А писем приходит столько, что я физически не успеваю на них ответить. Люди пишут, что я вдохновила их не молчать!

Но это далеко не моя заслуга, а Бастрыкина и моего недальновидного следователя. Благодаря моему задержанию я теперь знаю, как на самом деле много людей, которые не согласны с насилием и репрессиями. До задержания я думала, что я почти одинока, а того, что моих единомышленников так много, я не могла и представить. Так, вместо изоляции, я благодаря Бастрыкину испытала небывалое чувство единения с согражданами. Сидя на домашнем аресте без права переписки вряд ли я бы могла испытать такое. С каждой новой жестокостью, которую проявляют госструктуры в отношении меня, я становлюсь все более соблазнительной фигурой "мученицы за правду", "хрупкой девой в беде" или Антигоной из пьесы Софокла.

Все эти архетипы очень актуальны для всех слоев населения. И я буду продолжать дальше, пока не окажусь дома, ну, или не погибну в тюрьме, что тоже вероятный исход событий, к сожалению.

– Вам когда-нибудь хотелось уехать из России?

– Я никогда не хотела уехать из России и всегда творила на русском языке. Люблю историю, культуру, язык своей страны. И очень поплатилась за свою любовь и упорное нежелание эмигрировать. Я пыталась сделать лучше те условия, в которых живу, но мне ясно дают понять, что здесь не нужны такие люди. Нужны те, кто бездушно будет выполнять приказы, нужен слепой патриотизм. Моя страна жаждет крови, в том числе, как выяснилось, моей.

– О чем вы чаще всего думаете, пока находитесь в СИЗО?

– Больше всего я думаю о своей возлюбленной Соне. Каждый день встречаю и жду встречи с ней. Соню, как и остальных моих близких, сделали свидетелями по моему делу для организации давления на меня. Так что я не знаю, увижу ли я ее когда-нибудь снова. Как бы я ни любила свое искусство или правду, Соню я все равно люблю больше. Если я когда-нибудь освобожусь, что представляется мне скорее невозможным после гибели Колкера, я бы хотела обнять свою девушку, погладить своих кошек и, конечно, поиграть музыку. Музыка – моя жизнь, но в СИЗО запрещены музыкальные инструменты, и мне довольно тяжело от этого.

– Что для вас самое сложное в вашем заключении? Что вас поддерживает?

– Это, конечно, потеря моей базовой ценности – свободы. А больше всего меня поддерживают мои родные: Соня, мой лучший друг Леша, мой адвокат Яна. И огромное количество моих старых и новых друзей. Также меня поддерживают мои неожиданные признание и известность. Мои работы выставляются, мою музыку слушают, я вдохновляю других творческих людей. Мои друзья собрали 110% суммы на переиздание моего комикса "Книга о депрессии" и других книг, про которые я даже не думала, что их когда-нибудь будет можно издать в России. До моего задержания ни одно издательство не верило в коммерческий успех "Книги о депрессии". Но теперь я внезапно известный автор. А что еще нужно для счастья творческому человеку?

Власти России заблокировали наш сайт. Чтобы продолжить читать публикации Север.Реалии, подпишитесь на наш телеграм-канал. Установите приложение Радио Свобода в App Store или в Google Play– в нём доступны все материалы наших сайтов, туда уже встроен VPN. Оставайтесь с нами!