Бывший координатор штаба Навального в Мурманске Виолетта Грудина, видимо, не сможет подать документы в избирательную комиссию и выйти на выборы в горсовет – 15 июля судебные приставы и полицейские принудительно увезли ее в ковидную больницу. Ее госпитализировали по решению суда – хотя она уже здорова, а ковидом переболела дома, не получив вовремя врачебной помощи. Это изначально не медицинская, а политическая история, рассказала Грудина корреспонденту Север.Реалии накануне принудительной госпитализации. Государство объявило сторонников Алексея Навального вне закона.
Летом Госдума приняла закон, запрещающий выставлять свою кандидатуру на выборы "участникам экстремистских организаций", а Мосгорсуд признал таковыми штабы Навального и ФБК. Эти меры фактически запрещают участвовать в политике десяткам и сотням молодых людей, которые научились быть политиками благодаря президентской кампании Алексея Навального. Как они теперь видят свое политическое будущее, Север.Реалии обсудил в онлайн-интервью на своем телеграм-канале.
"Заражаю – здравомыслием"
В этом разговоре должна была принять участие и Виолетта Грудина из Мурманска. Но как раз в день эфира сотрудники Роспотребнадзора начали ломиться к ней в съемную квартиру, чтобы отправить уже выздоровевшую Грудину в ковидный госпиталь. При этом на улицу она не выходила уже почти месяц. Виолетта была дома и во время суда, который 14 июля принял решение о ее принудительной госпитализации – она участвовала в заседании через WhatsApp.
После суда ей пришлось вызывать скорую из-за приступа гипогликемии. Медики, оказав неотложную помощь, приняли решение везти Грудину на обследование в городскую больницу, но там ее не приняли. При этом медицинское начальство по телефону стало требовать от фельдшеров заменить диагноз "гипогликемия" на "пневмонию". Коллектив скорой не пошел на подлог, а предпочел вернуть Виолетту домой.
Подача документов в избирком тем не менее по-прежнему под вопросом – любой выход из дома может стать еще одним эпизодом уголовного дела.
– Это не безвыходная ситуация, – говорит Грудина, – моя команда придумает, что делать. Безвыходных ситуаций не бывает, кроме смерти. Иногда мне кажется, может для них это самый идеальный вариант, с учетом того, как они со мной вчера поступили, оставив без медицинской помощи. На данный момент я жду бригаду, которая отвезет меня в ковидный госпиталь. В котором я буду лежать, будучи здоровым человеком, потому что у меня на руках есть отрицательные тесты – мои, из независимых лабораторий – и нет никакой вероятности, что я там ничем на заражусь, каким-нибудь новым штаммом коронавируса и не возникнут ли какие осложнения. Шутки шутками, но помещать здорового человека к больным?
– Почему такие беспрецедентные меры, чем вы так страшны?
Наша сила была в том, что мы могли, и умели, и умеем рассказывать людям правду
– Потому что мы были теми людьми, структурами, которые аккумулировали вокруг себя здравомыслящих людей и этих людей благодаря нам становилось все больше. По факту мы вынесли политику из кухонь – мы вынесли ее на улицы. Самый основной страх Владимира Путина – это люди на улицах. Для того, чтобы такого не происходило, нас начали признавать иностранными агентами, нежелательными организациями, экстремистами, террористами – хоть какие ярлыки вешают на людей, которые борются за права и свободы, чтобы дискредитировать их среди людей, которые еще не прошли по нашему этапу здравомыслия. Наша сила была в том, что мы могли, умели и умеем рассказывать людям правду. И люди нам верят, потому что мы всегда это делаем аргументированно. Даже те, кто был абсолютно аполитичен, начинали помогать нашему движению. Поэтому да, Путин, откровенно говоря, боится нас, местная власть боится меня, потому что я единственный оплот честной, порядочной, независимой политики в регионе. И поэтому всеми методами пытаются меня перед обществом дискредитировать – этим ковидным делом, потому что ни наркотики, ни что другое у них бы не прокатило. Это ковидное дело больше играет на эмоциональную сторону – вот, мол, ходит по городу и заражает людей. Да, я заражаю людей – здравомыслием.
"Набраться терпения"
О том, как заниматься политикой в стране, где политику пытаются запретить, корреспондент Север.Реалии поговорила с бывшим волонтером штаба в Калининграде и кандидатом в депутаты калининградского горсовета Иваном Лузиным, бывшим координатором штаба в Пскове Алексеем Дорожкиным и бывшим координатором штаба, депутатом Думы города Томска Ксенией Фадеевой.
– Какова была первая ваша реакция на признание штабов и ФБК экстремистскими организациями?
Фадеева: Я, честно говоря, была удивлена. С одной стороны, кажется, чем еще нас всех можно удивить, но я, честно, была удивлена, что мирную организацию, которая участвует в выборах и мирных митингах, приравнивают к каким-то террористам. Фактически нас окончательно выкинули из легальной политики, лишили не только бывших сотрудников штабов, активных волонтеров, а сотни тысяч людей пассивного избирательного права, права избираться в органы власти. Конечно, ничего, кроме гнева, это вызывать не может.
Дорожкин: Да, мы уже привыкли к тому, что ты всегда должен быть готов к обыску, что если ты вышел с любой бумажкой постоять в любую точку города, в течение пяти минут приедет полиция, и ты ближайшие три часа неизвестно как проведешь. Но когда московская прокуратура захотела признать нашу организацию экстремистской – это было сильное потрясение, потому что мы все надеялись, что эту черту власти не перейдут. Но, видимо, нарастающие оппозиционные настроения масс и зимние митинги показали, что мы – эффективная сила, с которой Кремлю нужно начинать бороться, расчехляя все свои орудия. Да, сейчас мы не можем работать в легальном поле, но люди и идеи никуда не делись.
Лузин: Я бы напомнил, что признание нас экстремистами произошло тогда, когда набирала силу кампания Free Navalny. Мы были вынуждены быстрее объявить митинги, назначить дату, не дожидаясь сбора 500 тысяч человек. Наверняка многие люди испугались. Они не пошли на митинг, в том числе потому, что экстремизм – звучит страшно, и в уголовных статьях страшные сроки прописаны. На тот момент мне казалось, что иск прокуратуры нужен именно для того, чтобы помешать нашей кампании по освобождению Алексея. Уже потом стало известно об этих законодательных инициативах – и они мне лично показались бредовыми, потому что закон обратной силы не имеет, такого не может быть даже в нашей стране, потому что это так не работает. Но сейчас мы увидели, что, оказывается, и так можно.
– А пришли бы вы все вообще в политику, если бы в свое время не стали свидетелями и участниками президентской кампании Алексея Навального?
Фадеева: Я, на самом деле, интересовалась политикой еще до того, как Алексей объявил о том, что он планирует выдвигаться в президенты. Я проводила в своем городе протестные акции, и в 2011 году, когда у нас закрывали независимую телекомпанию ТВ-2, пыталась как-то поучаствовать в кампании в ее защиту. И в движении "Солидарность" я когда-то состояла, когда еще Борис Ефимович Немцов был жив, с Каспаровым, в Томске у нас было отделение. Потом я еще была координатором движения "Голос", которое занимается наблюдением на выборах. Поэтому, да, наверное, так или иначе, я бы в политике оказалась. Но когда Алексей объявил, что он планирует выдвигаться в президенты, он сделал, мне кажется, очень важную штуку, пока, может быть, недооцененную – он вывел оппозиционную политику за пределы Москвы и Питера.
Раньше, мне кажется, было такое ощущение, что это Москва и Питер выходят, протестуют – с жиру бесятся, а в регионах вообще совершенно другие люди, другой электорат, другие проблемы. На самом деле нет, на самом деле в регионах проблем еще больше, чем в Москве и Питере, и люди также хотят здесь заниматься политикой, люди также хотят объединяться, высказываться на улицах о важных для себя вещах, хотят и в выборах участвовать. Алексей сделал очень важную штуку, когда он решил создавать региональные штабы по всей стране. Штабы на протяжении этих четырех лет (например, томский штаб существовал с марта 2017 года по апрель фактически 2021-го) объединили вокруг себя активистов в регионах, и это не только либерально настроенные, протестные ребята, это еще и экологи, где-то и феминистки, где-то зоозащитники. Алексей создал, мне кажется, целый институт. По сути, штабы Навального были настоящей оппозиционной партией, понятно, без регистрации. Девять раз нам отказывали в регистрации, но это была настоящая оппозиционная партия. И конечно, я вряд ли стала бы депутатом, точно бы не стала, чего уж там, без такой поддержки Алексея и без того, что я была координатором штаба. Вряд ли я бы просто дошла до того, чтобы попробовать баллотироваться.
Дорожкин: Первые выборы, в которых я участвовал, – это была псковская городская дума 2012 года. Тогда взять мандат не получилось, потому что многих нюансов я еще не знал, но в любом случае я начал этим заниматься, когда еще деревья были большими. Потом участвовал во всех выборах, в которых была возможность участвовать. В следующем году я собираюсь идти на выборы в псковскую городскую думу, но посмотрим, как это будет.
– Иван, вы собираетесь участвовать в выборах этой осенью – в Калининградскую городскую думу – и подавали документы уже после решения Мосгорсуда. Как это было?
Все произошло так, как должно было произойти. А что будет дальше – непонятно
Лузин: Я пришел общим порядком, с подготовленными документами, сдал их, комиссия их очень вежливо и в целом доброжелательно приняла. Через день или два было заседание комиссии, которое разрешило мне открыть избирательный счет, что сейчас звучит как достижение. Мы видим, что ребятам не дают и это сделать, и они из-за этого не могут начинать кампанию, не могут начинать собирать подписи. А в целом это обыкновенная рутинная процедура, которая не может не произойти, если минимальный набор документов ты принес. Все произошло так, как должно было произойти. А что будет дальше – непонятно. Пока все выглядит корректно.
– Если бы партия Навального была зарегистрирована, сколько, по-вашему, она смогла бы набрать на этих выборах в ваших регионах?
Фадеева: Если мы берем условия июля-августа прошлого года, когда нет доступа к госканалам, региональным и федеральным, но при этом нет полного разгрома, я думаю, мы боролись бы за второе место. Я говорю про Томск, понятно, что регионы разные. У нас очень хорошо сработало "Умное голосование", в целом город довольно молодой, и понятно, что куча людей пользуются интернетом, достаточно оппозиционно настроенный регион. Когда мы вели избирательную кампанию в прошлом году, я и мой прошлый коллега по штабу и нынешний коллега по городской думе Андрей Фадеев, мы открыто говорили о том, что мы из штаба Навального. У нас на агитационных кубах, в листовках было это указано. Более того, мы даже заставили избирательные комиссии на информационных стендах, которые на избирательных участках размещаются в дни голосования, написать, что мы – сотрудники штаба Навального. И люди за нас проголосовали.
Есть такой стереотип, что "их не регистрируют, а если бы зарегистрировали, то они набрали бы свои 2–3 процента, и то в центре Москвы и в центре Питера". На самом деле, это не так. Людей вообще не пугает ни Навальный, ни несистемная оппозиция, люди готовы за нас голосовать, при условии что мы ведем нормальные избирательные кампании и говорим о вещах, которые важны людям. Поэтому я абсолютно уверена, что, если бы была регистрация, мы бы наверняка боролись за второе место в регионе. Цифра в 15–20% не кажется мне нереальной. Это были бы тяжелые избирательные кампании, куча работы, но это нормально, избирательная кампания – это всегда тяжело и изматывающе.
– Недавно Григорий Явлинский призвал сторонников Навального не голосовать за партию "Яблоко". При этом как минимум в Пскове сторонники Алексея Навального не раз сотрудничали с "Яблоком". Как теперь, возможна ли такая коллаборация?
У Явлинского какое-то свое видение мира, и он точно так же засиделся, как и наш президент
Дорожкин: Я думаю, во Пскове это сто процентов возможно. Сейчас нет уже никаких волонтеров, сотрудников штабов Навального, это все уже в прошлом, но люди, которые оппозиционно настроены, конечно, могут рассчитывать на поддержку, я думаю, любых оппозиционных партий. У нас их, в принципе, осталось две – это "Яблоко" и КПРФ, остальные – это одно и то же, просто вывески разные. В Псковской области, во-первых, Лев Шлосберг не совсем разделяет, насколько я изучаю открытые письма между ним и Явлинским, эту позицию партии. У Явлинского какое-то свое видение мира, и он точно так же засиделся, как и наш президент. Но опять же это вопрос к нему лично, к федеральному бюро партии "Яблоко" – почему они до сих пор его держат, и почему он везде выставляется, почему он не уходит. Но во Пскове, опять же повторюсь, у нас все в порядке, диалог с "Яблоком", все хорошо.
– Как отреагировали люди в ваших регионах на отравление, а потом на арест Алексея Навального?
Фадеева: Это произошло в Томске. И я думаю, что один из факторов, почему нам удалось в Томске выборы выиграть – это отравление Навального. То есть это и фильм-расследование, который Алексей в Томске как раз снимал, и наши усилия, но и отравление тоже, потому что это людей, конечно, шокировало. Все сразу всё поняли, и все эти мифы и сказки о самогоне из Кафтанчиково, что Алексей вовремя не съел рафаэлку, весь этот бред на людей никакого впечатления не произвел. Люди сразу все поняли, людей это выбесило, и потом во время избирательной кампании очень многие люди нас спрашивали: "Ну, как там Алексей? Есть ли шансы?" – когда он еще в коме был. Когда его не выпускали из России в Германию, люди еще больше переживали. Короче говоря, я не могу сказать за всех томичей, понятно, что среди томичей есть и те, кто поддерживают действующую власть и очень не любят Навального, но вот оппозиционно настроенных людей это мобилизовало, и они, в том числе, поэтому пришли на выборы.
Лузин: Слово "ужас" – оно очень подходящее. По крайней мере, в первые дни впечатление было такое. Так получилось, что я стоял в пикете с плакатом об отравлении Навального. Когда ты стоишь и смотришь на людей, которые идут мимо тебя, встречаешься иногда с ними взглядом. И в зависимости от того, что у тебя на плакате, люди по-разному реагируют. И тогда, в августе, я видел, скорее, желание отвести глаза и какой-то страх и ужас. Это те эмоции, которые я считывал в той ситуации. Опять-таки, я не могу за широкие массы говорить, я эту реакцию не мерил. Мое впечатление было такое.
– Алексей Навальный правильно сделал, что вернулся в Россию?
Я не представляю, что Алексей мог бы не вернуться
Лузин: Да. На самом деле ответ на этот вопрос простой: да. Я не представляю, что Алексей мог бы не вернуться. Кажется, это единственное возможное его решение. Ему не из чего выбирать, альтернативы нет. Да, это единственное решение, и оно верное.
Фадеева: Тяжелый вопрос, я не знаю. Я так понимаю, что Алексей просто не хотел притворяться. Он же сказал: "Я закончил восстановление, я долечился, и я не собираюсь дальше здесь отсиживаться, я возвращаюсь в Россию 17 января на самолете "Победы". Конечно, сейчас можно рассуждать о том, что, если бы он вернулся в мае, то митинги, может быть, были еще более многочисленными, потому что тепло. У нас, например, на втором митинге в Томске, 31 января, было вообще 30 градусов мороза, довольно холодно было стоять. Можно, наверное, так рассуждать, но мы же не знаем, что в ответ предпринимали бы во власти. Может быть, он бы возвращался весной, и уже к тому моменту организации признали экстремистскими, он бы приехал, и его точно так же в аэропорту арестовали, и не было бы уже никаких акций протеста, потому что не было бы уже штабов. Это гадание – что делали бы люди, находящиеся у власти, все эти силовики. Какой смысл?
Алексей все сделал честно и правильно, он восстановил более-менее здоровье и решил вернуться к себе домой, в Россию. И какие у него еще были варианты? Я здесь согласна с Иваном. Конечно, и мне, и всем нормальным людям, которые Навальному симпатизируют, хотелось бы, чтобы он был в безопасности и с семьей. Ты любому человеку этого желаешь, но он политик, и он решил свою судьбу связать с Россией, с борьбой за то, чтобы она стала нормальной и свободной, и процветающей, и нельзя этого сделать из-за границы, он это прекрасно понимал. Он все-таки лидер движения, которое сейчас разнесли, и он понимал, что у него нет морального права, сидя в безопасности в Германии или еще где-то, организовывать здесь что-то. Он не может призвать: "Дорогие мои сторонники, выходите на митинги за меня, а я пока посижу здесь". Он понимал, что он так делать не может, поэтому принял решение вернуться.
– Вы, Ксения, депутат. Бывшие навальнисты участвуют в избирательной кампании сейчас. Но есть ведь мнение, что это довольно бессмысленно, потому что "один в поле не воин" и ничего реально изменить в городе, в стране невозможно, даже став депутатом.
Единороссы стали себя вести по-другому, они понимают, что они не могут просто отнекиваться от людей
Фадеева: У нас городская дума очень сильно изменилась с момента избрания нового созыва. У нас 37 депутатов, и если в прошлой Думе было 32 единоросса и пять оппозиционных депутатов условно, то сейчас единороссов всего 11, а все остальные – это представители разных сил. Дума стала реальным политическим субъектом. Единороссы стали себя вести по-другому, они понимают, что они не могут просто отнекиваться от людей, игнорировать их, потому что иначе они не выдержат абсолютно никакой конкуренции с оппозицией. У оппозиции что-то получается, что-то не получается.
Одна из основных функций муниципальных депутатов – это работа над бюджетом. В том году мы только-только стали депутатами, и уже удалось сократить расходы, например на муниципальные СМИ, в два раза, сэкономить. Сейчас у нас создано несколько рабочих групп, мы там разбираемся в автомобилях для чиновников, тоже пытаемся навести там порядок и, возможно, сократить расходы бюджета. Конечно, депутатская работа – это работа с людьми, с их запросами, и надеюсь, что мы стали более доступны, чем депутаты предыдущего созыва, с нами можно связаться через соцсети, по телефону, лично. Мы стараемся решать какие-то точечные вопросы, как правило, коммунальные, связанные с мусором – небольшие, но важные для людей вопросы. Дума, мне кажется, стала более прозрачной, сейчас почти у всех депутатов, более-менее заметных, есть телеграм-каналы, инстаграмы, они отчитываются перед избирателями, избиратели им вопросы могут задавать. Мы настояли на том, чтобы транслировались заседания и Думы, и комитетов, чтобы люди могли видеть, как их депутат работает, работает ли он вообще, как и за что он голосует.
Лузин: То, что Ксения рассказывала, и это пример для многих из нас. Так получилось, что я сейчас кандидат сразу на двух выборах, и основная кампания, на которой я работаю, – это калининградский горсовет. А вторая – это кампания в Государственную думу. Горсовет – это орган, у которого сильно ограничили полномочия. Сейчас мы видим исход депутатов-застройщиков из горсовета Калининграда, потому что полномочия по распределению земли ушли на уровень области. В то же время в горсовете единороссов все равно останется много, и получить большинство для оппозиции сейчас малореалистично. Тем не менее это не мешает оппозиционным кандидатам делать работу Горсовета публичной, привлекать внимание к каким-то нехорошим вещам, которые горсовет без оппозиционных депутатов себе позволяет. У нас была ситуация, когда горсовет почти единогласно (был один воздержавшийся) отдал кусок территории детского лагеря в удобном месте для федерального застройщика. Вот к таким штукам можно привлекать внимание, даже если один оппозиционный депутат есть в горсовете, и требовать, чтобы такого не происходило. Есть ряд вопросов, связанных с застройкой в городе, с коммуналкой, на которые хочется влиять непосредственно, и полномочия депутата дают больше возможностей.
– А вам не страшно продолжать заниматься политикой теперь, когда закон имеет обратную силу и под уголовную статью можно попасть за то, что вы раньше работали в штабе Навального ?
Для бывших сторонников, волонтеров, сотрудников я не вижу большой беды в участии в политике
Дорожкин: Федеральный штаб сделал все, максимально необходимое и возможное, чтобы обезопасить своих сторонников и бывших сотрудников. Статья об экстремизме изучена вдоль и поперек, и все моменты, которые хоть каким-то образом могут намекать на продолжение деятельности, сотрудничество с экстремистской организацией, это все уже объяснено всем сотрудникам, и, следуя элементарным правилам, можно не подпадать под действие этой статьи. Я сомневаюсь, что будут специально натягивать экстремистскую статью на каких-то региональных политиков. То, что с Яшиным получилось в Москве, объясняется тем, что он федеральный политик, федерального уровня. Вот там это будет работать именно таким образом. По беспределу будут ссылаться на какие-то законы, статьи и не допускать до выборов. Но в регионах, я думаю, все будет в порядке. Мы посмотрим, как осенняя избирательная кампания пройдет для бывших сторонников, волонтеров, и будем, соответственно, уже строить планы на следующий год.
Фадеева: Мне кажется, всем нужно для себя принять какое-то решение. Если вы остаетесь в России и вы не готовы мириться с тем, что происходит, нужно просто быть честным с собой, с окружающими и продолжать делать то, что делаешь. Мне в каком-то смысле проще, потому что я депутат и я могу легально заниматься своей депутатской работой. Пока какое-нибудь уголовное дело на меня не повесили, мандата меня не лишили, я могу с трибуны высказываться, могу напрямую с избирателями общаться, работать. Я заканчивать заниматься политической деятельностью точно не планирую, уезжать из России я точно не планирую, поэтому что будет, то и будет.
Действующая власть – это пожилые дедушки из КГБ, а мы все не очень старые
Я думаю, что в исторической перспективе все будет хорошо, и желательно до этой исторической перспективы дожить и не потерять себя. Действующая власть – это пожилые дедушки из КГБ, а мы все не очень старые, нам всем 30, ну, 40 лет. Поэтому я уверена, что мы на своем веку увидим прекрасную Россию будущего, но нужно делать все для ее приближения. И постараться по глупости не сесть.
– Пришел анонимный вопрос в чат: "Верите ли вы в возможность перемен в России с таким менталитетом русских?"
Дорожкин: Если мы говорим про менталитет, то мы говорим о том, что русские или белорусы – это похожие народы, которые терпят до последнего. Пока человек открывает холодильник, а у него там хоть что-то есть, он будет думать: ладно, эти уже хоть наворовались, другие придут – заново будут воровать. Мы подходим к тому моменту, когда холодильник не всегда полный – с такими ценами на продукты, с такими курсами доллара. Все сталкиваются с тем, что жизнь сейчас дорожает просто в разы каждый день. Для нас это приближает тот момент, когда уже холодильник победит телевизор. Я думаю, что мы сто процентов доживем до перемен, и это будет очень скоро.
– Что вы можете пожелать своим сторонникам сегодня?
Фадеева: Я буду банальна, я пожелаю здоровья, потому что это сейчас актуально. Пожелаю беречь себя. Пожелаю не впадать в отчаяние. Иногда кажется, что все очень плохо, а на следующий день новости приходят еще хуже, и понятно, что настроение у наших сторонников и в целом у людей, которые хотят, чтобы Россия была нормальной демократической страной, наверное, сейчас так себе. Но я все-таки пожелаю всем не отчаиваться. Все это не навсегда, нужно это помнить. Ничем мы не хуже европейцев, и обязательно у нас все будет нормально. Будет у нас нормальная страна, будут у нас нормальные работающие институты. Нужно не бояться, нужно к этому прикладывать усилия, каждый в меру своей смелости, своих возможностей, свободного времени.
